— Вечером вернусь, изобью, как собаку.
Он запихнул завтрак в карман пиджака и торопливо свернул за угол дома. Взобравшись на забор, Билли уставился в небо.
Когда он добрался до дома Тибби на другом конце улицы, солнце уже показалось из-за гряды облаков, нависавшей над восточным краем неба. Высоко над горизонтом еще видна была тонкая, почти прозрачная луна, она становилась все бледней, по мере того как солнце, освещая облака, неуклонно поднималось все выше и выше. Наконец оно окончательно выплыло над горизонтом, ярко позолотив облака, а луна растворилась среди тепла и света, объявших небо.
Билли обошел дом, поглядывая на занавешенные окна. Он подергал кухонную дверь, потом отступил на шаг и, встав под окном спальни, позвал громким шепотом:
— Тибби. Тибби.
Шторы не шелохнулись. Билли пошарил рукой по бетонной дорожке, потом подобрал комок земли с газона. Сверху комок был влажным от росы, но, когда Билли разломил его, земля внутри оказалась такой сухой и рассыпчатой, что над ладонью поднялось облачко пыли. Билли подошел ближе к дому и швырнул горсть земли в окно спальни. Ударившись об оконную раму, земля посыпалась на подоконник, а оттуда — широкой дугой вниз на бетонную дорожку, точно вода, льющаяся из водопада. И при этом посыпалась прямо в лицо Билли. Он нагнул голову, сплевывая землю и вытирая рот, потом снова запрокинул голову, открыл глаза. В правый глаз попала пыль, и он начал слезиться. Билли потер его костяшками пальцев, глаз покраснел, но слезиться не перестал. Тогда он зажал реснички между большим и указательным пальцами и потянул веко вниз, часто моргая и глядя вверх, на окно. Шторы были по-прежнему опущены. Билли отпустил веко, оно дернулось раз или два, потом успокоилось.
Возле дома Мака он набрал мелких камешков и стал бросать их по одному в стекло. Звяк. Звяк. Звяк. Он бросил в окно уже полгорсти камешков, когда штора наконец поднялась и в окне, запахивая у горла ночную рубашку, показалась миссис Макдауэл. Она махнула Билли, чтоб уходил, но он, глядя на нее, проговорил почти беззвучно, одним ртом:
— Он встал?
Она распахнула окно и высунулась.
— Что тебе нужно в такую рань?
— Мак встал?
— Конечно же, нет. Ты знаешь, сколько сейчас времени?
— Он что, еще не проснулся?
— Нет, по-моему. Спит себе крепким сном.
— Герой. Сам все затеял, а теперь…
— Перестань кричать. Ты что, всех соседей разбудить хочешь?
— Значит, Мак не выйдет?
— Нет, конечно. Если он тебе нужен, приходи после завтрака.
Она закрыла окно, шторы опустились снова. Билли поскрипел камешками в кулаке, поднял взгляд к окну. И вдруг запустил в него оставшиеся камешки, а потом бросился бежать — еще раньше, чем они успели ударить в стекло.
Он пробежал через весь квартал, быстро спустился по главной улице и, добравшись до круглого тупика, похожего на утолщение на конце трубки в термометре, перешел на шаг. Срезая дорогу, он проскочил между двумя домами и вышел в поле, город остался за спиной.
Солнце поднялось высоко в небе, лента облаков истаяла до тоненькой нити над горизонтом, и огромный купол неба был совершенно безоблачным. Воздух был тих и прозрачен, и только пение жаворонков разносилось над скошенным лугом, раскинувшимся по обе стороны от тропинки. Россыпи лютиков испестрили ширь полей, и в этих переливах зеленого и желтого крошечные лики полевых маргариток ярко белели на ржавом фоне метелок щавеля. Ковром стлались цветы клевера — белые, розовые и сиреневые, — во всей своей красе представшие у края тропинки, там, где трава была покороче и где рядом с ними росли одни лишь маргаритки да вездесущие подорожники.
Пелена тумана повисла над полем. Трава пропиталась росой, и время от времени какая-нибудь капля, сверкнув ослепительно, привлекала внимание Билли.
Пучок травы зажегся серебряным пламенем. Билли наклонился, чтоб увидеть, откуда исходит это сияние. Тяжелая капля чуть ли не до самой земли пригнула травинку, затаившись в ее изгибе, точно крошечное яйцо какой-то мифической птицы. Билли склонял голову то к одному, то к другому плечу, и капля сверкала ослепительно, а если ловила солнечный луч, взрывалась искрами, разбрасывая во все стороны серебряные иголки и осколки хрусталя. Билли нагнул голову и медленно, осторожно приблизил к капле кончик языка. Она задрожала, словно ртуть, но не упала. Билли притронулся к ней снова. И тут капля распалась, стекла вниз, на землю, по травинке-желобу, а сама травинка начала медленно распрямляться, поднимаясь с такой же неотступностью, как стрелка часов.