Драматический эффект сработал, сценка, которую они только что восприняли как обычный отдых после вахты, обрела значительность. Мик и Карен рассматривали улыбающееся лицо парня, отмечали детали, которые они раньше упустили: кольцо с печаткой, часы, сигарету в руке и письмо на подушке возле головы.
— А что с ним случилось? — спросил Мик.
— Он был в дозоре, его подстрелили из винтовки с оптическим прицелом. Пуля попала вот сюда. — Алан ткнул себя в лоб. — Мозги на дорогу так и брызнули. Он другом мне был. Он из Брэдфорда. Похороны по телеку транслировали.
Карен, потрясенная, отвернулась. Она отпила пива и сморщилась, словно таблетку проглотила.
— А того, кто стрелял, поймали?
— Нет, но той твари так и так не спастись. Мы этим ублюдкам спуску не даем. Врываемся в каждый дом на каждой улице. Ни одного не пропускаем. Взламываем двери, переворачиваем все вверх дном. Живого места не оставляем.
Судя по лицу Алана, воспоминание доставляло ему наслаждение.
— Какой ужас!
По лицу Карен было ясно, что теперь она жалеет вовсе не убитого солдата, а обитателей разоренных домов. Но Алан, не обратив внимания на ее возглас, продолжал тем же бесшабашным тоном:
— Сволочи католики! Мы частенько наведываемся к тем, кто заодно с ИРА. Среди ночи. Когда вздумается. Даем им прикурить. Ну и вонища у них! — Он сморщил нос и отхлебнул пива, будто хотел заглушить преследовавший его запах. — Ребятишки в кроватях писаются.
Карен вспыхнула.
— А что ж тут удивительного? Я, может, то же самое делала бы, если бы ко мне среди ночи вламывались.
— Понятно, но у них-то все по-другому. Видела бы, что у них творится. — Он разозлился, что Карен так некстати встряла. — На улицах ни одного фонаря, окна забиты. Живут точно свиньи, ирландцы эти вонючие.
Мик положил рядом с фотографиями на столе снимок убитого солдата. Получился как бы фотомонтаж армейской жизни.
— Да уж, у тебя там жизнь поинтереснее, чем у нас.
— Потрясающая жизнь! — с жаром подхватил Алан. — Тебе тоже надо завербоваться. Видал? — Он достал из кармана пластиковую пулю и положил на стол, словно еще один аргумент в пользу того, почему Мик должен идти в армию. Мик молниеносно схватил пулю.
— Что это?
— Пластиковая пуля.
Мик изучил ее, потом передал Карен, та взвесила пулю на ладони.
— Тяжелая, правда? Я не думала, что они такие крупные. Похожа на свечу, правда?
Алан ухмыльнулся.
— Мне она кое-что другое напоминает.
Мик тоже ухмыльнулся. Впервые с той минуты, как ушел из дому, он развеселился.
— Нет, она слишком твердая.
Карен покраснела и быстро положила пулю на стол.
— Я-то думала, они маленькие, ими просто пугают. Ну синяк от них будет, и больше ничего.
Алан пришел в восторг от ее наивности и затрясся на стуле.
— Ну конечно, ими просто пугают, это уж точно.
— Но ведь так и убить можно.
Лицо у Алана посуровело, он снова стал солдатом.
— Ну и что с того? Пусть сами на себя пеняют, если на нее нарвутся. Мы бы рады никого не трогать, да работа у нас такая.
— Да уж, вкалываете, и побольше, чем я.
Мик снова помрачнел. Алану надоело его нытье.
— Ты же прекрасно знаешь, что тебе надо делать. Самый разумный шаг в моей жизни я совершил, когда завербовался. Если все нормально пойдет, через три года получу полоску.
— А что это такое, полоска? — спросил Мик, смущенный тем, что снова он обнаруживает свое полное невежество.
— Лычки капрала. К двадцати пяти годам могу стать сержантом. Тут уж мне сам черт не брат. Нашим батальоном командует сержант.
— Потрясно!
Уловив в голосе Мика восторженные нотки, Карен резко повернулась к нему.
— Неужели и ты в армию собрался, Мик?
— Ну надо же что-то предпринять, как считаешь? Так ведь больше продолжаться не может!
Карен сочувственно сжала его руку.
— Потерпи. Что-нибудь подвернется.
— Когда только, вот вопрос. Каждый день мы это твердим, но ничего не меняется. Ничего мне не светит. И день ото дня все хуже становится.
— А как же я? Что же со мной будет, если пойдешь в армию, ты подумал?
Мик замялся. Нет, он об этом не подумал. Не до того ему сейчас.
— Будем переписываться. Я стану домой в увольнительную приезжать, будем встречаться.
— И часто ты будешь приезжать? Сам ведь знаешь, чем все кончится: черкнешь пару писем, и поминай как звали.