– Хен, но ведь оно так и есть. Мы же не коммунисты. Извини, что рушу твои воздушные замки, но, будучи просто хорошим парнем, разбогатеть невозможно.
– А что, самое главное в жизни – это разбогатеть?
– С деньгами жить проще.
– Иногда мне хотелось бы верить, что в жизни важны не только они.
– Серьезно, тебе надо прекратить ходить в церковь.
– Уверен, что с алкоголем дела у магазина наладятся.
– Благодарю.
– Я только не уверен, что деньги способны решить любую проблему.
– У нас теперь есть ребенок. Ты посмотри, сколько он ест. Уже третью фасолину доедает. Если он будет продолжать в том же духе, то вполне может слопать и целую дюжину. Знаешь, сколько нам понадобится денег, чтобы прокормить этого маленького монстра?
– Я не маленький монстр, дядя Сэм.
– Ковбоец, а кто же ты? Монстр и есть. Я пытаюсь объяснить твоему дяде, как устроена жизнь.
– А как устроена жизнь? – спросил Ишмаэль.
– Много денег: хорошо. Мало денег: плохо. Помни об этом, и тебя ждет успех. О, и еще всегда ходи в чистых трусишках.
– О, – сказал Ишмаэль.
– Много денег значит, что мы сможем купить свой собственный дом и, возможно, еще вертолет.
– Ветролет? – повторил Ишмаэль, и его лицо просветлело.
– И потому жители этого дома проголосуют за разрешение продавать алкоголь.
– В целенаправленности тебе не откажешь, – сказал я. – Иши, тебе задали какие-нибудь уроки?
– Если с дробями, то я тебе помогу, – сказал Сэм. – Хен до сих пор не знает, как решать дроби.
– Мне надо написать слова по чипсописанию.
– Ух, этим вредным словам несдобровать, – сказал Сэм.
– По чистописанию, – сказал я.
– О, – сказал Ишмаэль. – Я никогда не запомнюсь.
– Запомню, – сказал я, поправляя его.
– Запомню что?
– Не запомнюсь, хороший мой, а запомню.
– О. Я никогда не запомнюсь, как говорить все эти слова.
Сэм рассмеялся.
– Я тебе помогу, – сказал он. – А потом, ковбоец, мы посмотрим кино. Что скажешь?
– Можно мы посмотрим «Стар Трек»?
– Сегодня его не показывают, медвежонок.
– Медвежонок? – сказал я.
– Он мой медвежонок. Правда ведь, Иши?
Ишмаэль усмехнулся.
– Я думал, что твоим медвежонком был я, – сказал я.
– Дядя Хен просто ревнует. Жалкий он человечишко.
– Так ты проследишь, чтобы твой медвежонок помылся и почистил зубы?
– Обязательно прослежу.
– А мне точно надо помыться? – спросил Ишмаэль.
– Ты же не хочешь пахнуть, как старый пердун, – сказал Сэм. – Что скажут девочки?
– Но я мылся вчера.
– Ты разбиваешь мне сердце.
– Дядя Сэм!
– Медвежонок, мы в этом доме вонючек не любим. Плюс, твоя свистулька отвалится, если ты не будешь держать ее в чистоте, и всем девочкам станет грустно.
– Тебе обязательно так говорить? – спросил я.
– Я просто с ним разговариваю.
– Мисс Кора сказала, я должен стараться лучшéе, – сказал Ишмаэль.
– В чем именно? – спросил его Сэм.
– Лучшéе писать.
– И все?
– Я ненавижу писать.
– Кто такая мисс Кора? – спросил Сэм.
– Он твой ковбоец да еще медвежонок, а ты не знаешь имя его учительницы? – сказал я.
– Я много работаю.
– А я, типа, нет?
– Ну, ты заботишься о нем больше, чем я.
– Если ты зовешь кого-то своим медвежонком, то тебе как минимум следует знать, кто его учит.
– Не слушай его, – сказал Сэм Ишмаэлю. – Он просто злится из-за того, что ты мой медвежонский ковбоец. Тебе нравится твоя учительница?
– Она красивая, – сказал Ишмаэль. – Но она на меня разозлилась.
– За что?
– Я сказал, что Грейси моя нигга.
– Ого! – удивленно воскликнул Сэм.
– Что-что ты сказал? – всполошился я.
– Что она моя нигга.
– Иши, нельзя говорить такие слова, – сказал я.
– Но мама всегда говорила, что я ее нигга.
– Иши, нехорошо так говорить. У тебя будут проблемы.
– Мама всегда говорила: «Иди сюда, мой маленький нигга».
– Твоя мама делала плохо.
– Она не говорила его, как плохое.
– Все равно, это нехорошее слово.
Сэм с улыбкой и некоторой растерянностью посмотрел на меня через стол.
– Иши, – промолвил он, – мы знаем, что твоя мама не вкладывала в него плохой смысл, но все-таки оно очень и очень плохое. Это гадкое слово. Поэтому не говори его, ладно?
– Ладно.
– Значит, вы с Грейси стали друзьями?
Он кивнул.
– Как тебе в школе?
– Нормально.
– Только нормально? Разве в школе не весело?
– Весело, но я там не вижу.
– Не видишь что именно? – спросил Сэм.
– Что мисс Кора пишется на доске.
– Почему? – спросил я.
– Не знаю, – ответил он.
– Кто-то загораживает тебе доску?
– Она мутная. Мисс Кора попросила меня прочитаться, что там написано, а я не смог, и все надо мной засмеялись.
– В каком смысле «мутная»? – продолжил допытываться я.
– Не знаю. Мама говорит, я слепой как болотная крыса.
– Ты видишь вещи нечетко?
– Иногда.
– Надо проверить, не нужны ли ему очки, – сказал мне Сэм.
– Я не стану носить очки, дядя Сэм.
– Ковбоец, нам надо проверить тебя.
– Но я буду выглядеть глупо.
– Нет, медвежонок, не будешь. Ты станешь похож на ученого. Иши Эйнштейн.
– Кто такой Эштен?
– Эйнштейн. Ну ты знаешь. Такой ученый с безумными белыми волосами.
– Я не хочу ходиться в очках, дядя Сэм. Надо мной будут смеяться.
– Не будут, малыш, – сказал Сэм. – А если будут, посылай их ко мне. Если они станут смеяться над моим медвежонком, то дядя Сэм пересчитает их белые зубки и всыплет им так, что они еще долго будут меня вспоминать. Ты мне веришь?
Ишмаэль очень серьезно кивнул.
Глава 72
Похороны Шарлы
– Шарла не выжила, – сказал я.
Настал следующий день, и Ишмаэль только что вернулся из школы домой и переоделся в футболку и шорты. Утром мне позвонила Шелли и сообщила печальную новость.
– Что случилось? – спросил он.
– Иши, она умерла.
– Умерла?
Я кивнул.
Он опустил голову и молча это обдумал.
– Хочешь помочь мне похоронить ее? Я присмотрел место под пеканом, где она любила лежать. Мне кажется, там она будет счастлива. И мы помолимся за нее. Поможешь мне?
Он кивнул.
За нами, пока мы шли, увязалась и Ромни, которая блеяла как-то печально, будто оплакивая потерю друга.
– Смотри за ней, – сказал я Ишмаэлю, когда Ромни побежала за ним.
Он испуганно оглянулся через плечо. Ромни снова заблеяла, словно показывая, что да, она понимает, что мы за ней смотрим. Потом ее отвлекла трава на опушке возле пекана, и она, потеряв к нам интерес, остановилась перекусить.
Я вырыл для Шарлы могилу. Шелли положила ее тело в промышленный пластиковый мешок, в котором я и опустил ее на дно ямы. Теперь оставалось только засыпать могилу землей.
Ишмаэль с мрачным лицом осмотрел могилу и лежащий на дне пластиковый мешок. Спустя минуту он сунул в рот большой палец и опустил глаза.
– Все хорошо, малыш. – Я взял его за плечи и притянул поближе к себе.
– Ей будет там больно? – с пальцем во рту спросил он.
– О, нет, – сказал я. – Она ничего больше не чувствует. Ей теперь хорошо. Она будет лежать под своим любимым пеканом, а Ромни будет ее навещать. И мы тоже. Теперь у нее все хорошо.
Он отвернулся от могилы и уставился на мои ноги.
– Все хорошо, – опять сказал я. – Давай прочитаем молитву.
Пока он, не прекращая сосать палец, держался второй рукой за мою рубашку, я прочитал коротенькую молитву, в которой попросил Господа Бога позаботиться о Шарле и вознаградить ее за то, что она была такой хорошей собакой и замечательным другом.
После того, как мы засыпали могилу землей – после того, как я засыпал ее, пока Иши смотрел на меня в онемелом молчании, – мы пошли в лес, нарвали там фиолетовых и желтых цветов и положили их на могилу.