– Ты рассказал ему про ту гильзу?
– Конечно, и если Сара не хочет, чтобы он отдал улики полиции, она подпишет чертов отказ и перестанет изматывать нас. У нее есть время подумать, и она подпишет его.
– Ты не можешь знать это наверняка.
– Я знаю людей, и знаю, что до нее скоро дойдет, что если она не подпишет отказ, то дела ее будут плохи.
– Мне надо, чтобы Иши вернулся домой. Ты меня понимаешь? Я больше так не могу.
– Знаю, бэби, – сказал Сэм, обнимая меня. – Я знаю.
– Сэм, это невыносимо.
– Я знаю.
– Мне надо, чтобы он вернулся домой.
– Ш-ш.
– После того, как мамы с папой не стало… после того, как Сара ушла… Сэм, я больше так не могу.
– Ш-ш, бэби.
– Сэм, я не могу.
– Ш-ш.
– Ты должен помочь мне. – Я оттолкнул его. – Во всем доме должна быть чистота. Везде. Наверху, внизу, в спальнях, в ванной, на кухне. Я заглянул в духовку… Сэм, ее тоже надо отмыть. Я хочу, чтобы все было безупречно. Без единого пятнышка. Надо поснимать и выстирать шторы. Знаешь, когда их в последний раз…
– Хен, пожалуйста…
– И почини перила на крыльце. Я тут подумал, что надо бы его перекрасить, чтобы стало покрасивей…
– Хен…
– И мне не нравится, что собака везде оставляет шерсть. Я не потерплю этого в своем доме, Сэм. Ты слышишь меня? Я не потерплю, чтобы люди болтали гадости обо мне, или о нашем доме, или о нашем «образе жизни», или о чем-то еще. Я ничего плохого не сделал! Да, я живу достаточно скромно, и у меня нет кучи денег, но это не значит, что я плохой человек. Лишь потому, что я…
– Хен, пожалуйста. Сядь.
– Я не хочу, чтобы эти ублюдки смотрели на меня свысока…
– Хен…
– Да, я зарабатываю на жизнь стрижкой газонов. И что? Еще я работаю в чертовом продуктовом. Я много работаю, Сэм. Я не доктор, не адвокат, не индейский вождь, но, Сэм, я работаю не покладая рук, и я дам Иши все, что понадобится, все, чего никогда не было у меня. Я… я… о, господи, Сэм, ну за что? Дьявол их всех забери!
– Сядь. – Он довел меня до кровати и заставил сесть. Потом обнял за плечи и притянул к себе. – Перестань. Все наладится, бэби, я обещаю. Все будет хорошо. Вот увидишь. Но ты должен перестать себя изводить. Ничего плохого нет ни в тебе, ни в нашем доме, ни в нас, ни в том, как мы живем. Мы обычные люди. Как все. Судья это поймет. Все закончится хорошо. Вот увидишь, Хен. Честное слово.
– Ты так думаешь? Ты правда так думаешь, Сэм?
– Да, бэби.
– О… блядь, Сэм. Блядь! Блядь, блядь, блядь…
– Ш-ш, Хен. Все хорошо. Перестань.
– Сэм, но за что?
– Ш-ш.
– Мне его не хватает.
– Бэби, мне тоже.
– Как думаешь, как он там?
– Уверен, с ним все хорошо.
– Как думаешь, он скучает по нам?
– Конечно, скучает.
– Я не хотел причинять ему боль. Я не хотел…
– Хен, пожалуйста. Не изводи себя.
– Я люблю его, Сэм. И я не хотел причинять ему боль. Не надо было обещать ему, что он сможет остаться у нас. Зря я его обнадежил. Почему я всегда и все порчу? Что со мной, Сэм?
– Все наладится, бэби. Вот увидишь. Я обещаю.
– Правда?
– Да.
– И ты не бросишь меня?
– Никогда.
– И никогда от меня не устанешь?
– Хен, пожалуйста. Перестань.
– И…
– Хен…
– Прости меня за все, Сэм. Прости.
– Ш-ш.
Он притянул меня ближе к себе, и я положил голову ему на плечо.
– Ш-ш, ш-ш, – ласково шептал он.
Глава 131
Я никогда вас не прощу
В воскресенье утром я оделся и поехал на мессу.
Я зашел в церковь на пять минут позже начала и сел в самом конце. Я не хотел, чтобы меня кто-то заметил. Я просто хотел… утешения. Чего-то знакомого. Обнадеживающего. Услышать слова, увидеть привычные ритуалы. Я посещал мессу всю свою жизнь, и что-то в ней утешало меня. Успокаивало. Дарило уверенность, что все будет хорошо.
Я поднял глаза на Иисуса, висевшего на большом распятии над алтарем. Каким-то непостижимым образом ему все удалось. Он смог переступить через распятие, через смерть, через очевидное поражение, через бессмысленность и жестокость того, что с ним сделали. Он нашел способ превратить поражение в победу.
Я был, конечно, не в одной лиге с Иисусом. И даже не в одной с ним вселенной. Однако его победа и то, что в итоге его враги оказались повержены, отчего-то обнадеживало меня.
Но сегодня, вместо того, чтобы найти утешение, я сидел, сгорбившись, на последнем ряду, тихо плакал и думал о том, что Ишмаэль должен сидеть на этой скамье рядом со мной. Он пропустил собрание молодежной группы. Дети праздновали адвент, готовились к Рождеству. Он должен был быть здесь вместе со мной, принимать участие в мессе, делать то, чем занимался в его возрасте я. Он должен был заводить друзей, узнавать больше о вере, сближаться со своей церковной семьей. Узнавать их, пока они узнают его самого. Находить свое место в головоломке веры, семьи, общества, жизни.
К концу мессы, когда все начали приветствовать соседей и обмениваться «поцелуями мира», я тихо выскользнул в холл, чтобы никто не увидел мое состояние и то, что я плачу.
Я подошел к дверям и стал смотреть за окно – на улицу, на затянутое тучами небо, – думая, что постою здесь до конца, а потом получу причастие и сразу уйду, чтобы не пришлось ни с кем разговаривать.
Позади открылась дверь в холл.
– Хен?
Ко мне с распростертыми руками вышла сестра Асенсьон.
– Почему ты стоишь тут один? – спросила она.
Я пожал плечом.
– Пожалуйста, заходи, – сказала она. – Пожалуйста, Хен.
Я покачал головой.
Дверь снова открылась, и появилась Келли. Потом Анна, за ней еще несколько человек, и через минуту у меня создалось впечатление, что весь приход разом решил не дать мне по-тихому ускользнуть.
Вышла даже мисс Стелла, и в момент, когда я увидел ее, что-то у меня в крови закипело.
– Вы! – Я наставил на нее палец.
– Генри, мне жаль…
– Иши должен быть сейчас здесь, но его нет. Из-за вас!
– Генри, я теперь понимаю…
– За что? – прервал ее я, мой голос был полон отчаянного недоумения, язык говорил на автопилоте, гнев переливался за край. Мне было нужно напасть на кого-то, кого-нибудь обвинить, наказать. – Иши должен быть здесь со мной. Он должен быть частью этой церкви, частью этой семьи, этого общества, но вы…
– Генри, я была неправа. Теперь я это знаю.
– Хен, – обеспокоенно произнесла Анна, – идет месса. Тебе правда не стоит…
– Нет, стóит, – твердо сказала сестра Асенсьон. – Когда мы обмениваемся поцелуями мира, то показываем своему соседу, что прощаем его. Как Иисус простил нас. Сейчас для них идеальный момент со всем разобраться. Мисс Стелла, расскажите ему.
– Рассказать мне о чем? – потребовал я.
Мисс Стелла облизнула губы, потом расправила плечи.
– Генри, я была неправа, – сказала она. Было видно, чего ей стоило это признание, как тяжело оно ей далось. – Я ошибалась насчет тебя. Я думала, ты – как мой брат, и если б ты знал, что мой брат сделал со мной… ты бы не захотел, чтобы кто-то еще поступил так с ребенком. Генри, я знаю тебя. Я знаю, ты неплохой человек, и я знаю, ты бы не пожелал такого ребенку. Я думала, что вы все… все ваши… гомосексуалисты… я думала, что вы все такие, каким был мой брат. Что вы занимаетесь… всяким с детьми. Но теперь я знаю, что ошибалась. Генри, я совершила ужаснейшую ошибку. И я не могу вернуться назад и все отменить.
Я не хотел ее слушать. Я не хотел пытаться понять ее точку зрения. Мне было плевать на ее причины, мысли и оправдания. Я хотел наброситься на нее, ранить ее, причинить боль, пустить кровь.
– Я никогда вас не прощу, – поклялся я.
– Простишь, – сразу сказала сестра Асенсьон. – Со временем, Хен. Ты простишь.
– Это она разлучает семьи, не я.
– Она совершила ошибку, и в какой-то момент вам двоим надо будет присесть, поговорить, простить друг друга и начать все с новой страницы. Я знаю, прямо сейчас ты не станешь этого делать, и это нормально. Просто оставь дверь открытой.