- Спать кто-нибудь собирается? - спрашивает Джастина, созерцая прибежище руководителей операции "Шестая заповедь". Чайники, кофейники, холодильник, битком набитый бутылками тоника и банками энергетиков, кружки, чашки, стаканы... и какое счастье, что никто не курит. Здесь бы через час уже дышать стало нечем, вздумай кто-то смолить, как Габриэла, прикуривая одну сигарету от другой. - Господа-ааа! Однако, третьи сутки пошли! Максим, да скажите ж вы им!..
Светлоглазая шантрапа только руками разводит - а ты сама попробуй их оттащи от работы с информацией. Задача близка к безнадежной, впору выйти и щелкнуть рубильниками на распределительном щите. Быть может, темнота, отключившиеся компьютеры... или хотя бы нагревшаяся минералка кого-то убедят, что пора бы и сделать перерыв. Но как они работают, как они умеют работать - Джастина завидует белой завистью, и не сразу понимает, что местоимение выбрано неуместное, она же была здесь, вместе с остальными, может быть, даже наравне. Не они. Мы.
Мы еще не победили, но мы скоро победим. Мы взяли семь сотен пленных, и это не какие-нибудь сомнительные болтуны из сочувствующих, это как минимум аффилиаты ордена, а если поскрести их чуть тщательнее, то, разумеется, среди них найдется и два десятка более высокопоставленных деятелей. Шумиха выходит, пожалуй, планетарного масштаба - в Мировом Совете десяток самоубийств, в том числе, один член комитета безопасности, этого поймали в конце первых суток, за руку, убедительно. Грозный едва в обморок не упал, удостоверившись в том, что второй заместитель председателя комитета - хорошо законспирированный вредитель.
Действительно, неприятно обнаружить, что человек, с которым ты проработал бок о бок восемь лет - предатель, передававший информацию черт знает кому, и, в числе прочего, планировавший тебя же убрать. В целях дестабилизации обстановки. В рамках кампании по дискредитации Мирового Совета и политики объединения. Ради пустых красивых слов.
Таких неприятных открытий было совершено много. Через год, через три года они выйдут открывшим боком: в Совете запомнят, что в один прекрасный момент пара корпораций распотрошила, порвала, как Скуби-Ду - тряпку, организацию, о которой они и не догадывались. Быстро порвала, эффективно и на редкость бескровно. Без дружественного огня и прочих радостей.
Но пока - можно сделать передышку, замедлить темп и поспать хотя бы пять-шесть часов.
- Я пошла вырубать свет! - сообщает Джастина, и демонстративно крадется к двери.
Реагирует на нее только Максим - такой же походкой киношного вампира, согнувшись и вытянув руки со скрюченными пальцами идет следом, еще и ногу приволакивает. Вот это в нем самое забавное - умение то быть воплощением официальности, этаким чинным референтом, строгим и непроницаемым, то валять дурака по полной программе, не хватает только костюма Арлекина, впрочем, ему и костюм с гримом не нужны.
- Они скоро устанут... я надеюсь, - говорит Щербина уже за дверью, не забыв ее плотно прикрыть. - Устанут и упадут.
- А вы?
- Мне пока что падать нельзя. Хотя еще часов шесть, и это не будет вопросом "можно или нельзя".
- Откуда у вас столько сил? - удивляется Джастина. Вопрос, конечно, довольно интимный, но сейчас его задать можно... вот потом будет поздно. Сейчас все вылезли из своих раковин. - Вы железный?
- Титановый, - смеется Максим. - А вы медная. А Рауль золотой... а корпорация вроде бы занимается биохимическими инновациями, но послушать вас - так разработкой полезных ископаемых.
- И закапыванием бесполезных неудобосказуемых, - усталость пьянит почище алкоголя, и остановиться, перестать шутить, каламбурить и составлять изящные словесные плетенки - просто невозможно.
- В том числе. Утилизацией вредных отходов производства мы же занимаемся. Утилизацией и очисткой. Так что все в порядке.
- А как вы угодили в чистильщики и утилизаторы? - любопытствует Джастина, вцепляясь зубами в кусок наскоро подогретой пиццы. Буферная зона - комната между той, где заседают, и той, где расположился секретариат - пуста, как и просили. - Или это секрет?
- Какой же это секрет, - пожимает плечами Максим, присоединяется к утилизации пиццы. - Я закончил новгородский филиал университета мировой безопасности, факультет управления... референтский. Поступал на внутренних войск, но... не удалось закончить. Это вы, впрочем, знаете. Распределения не получил, характеристика была нецензурной. В Европе мне могли предложить разве что должность личного помощника директора мелкой торговой конторы... а тут свалилось предложение работать во Флоресте, и где, и на какой должности... меня не слишком долго уговаривали.
- А почему нецензурная-то? - остальное вполне понятно, но до сих пор Джастина была уверена, что Максим - этакий отличник учебы и пример всему университету.
- Я хотел работать... скажем так, не в принятых традициях. И за эти категорически не принятые методы меня совершенно справедливо охарактеризовали. Вполне честно и нелицеприятно.
- Да, проект "Пятой заповеди" я прочитала. Миленько так, ничего не скажешь. Вы сработаетесь с Франческо. Он тоже ходит сквозь стены и не признает границ.
- Господин Сфорца проект перечеркнул, крест-накрест по каждой странице черным маркером, и вернул мне с вердиктом "Но идея хороша!".
- Какая прелесть! - женщина хохочет, стараясь не подавиться последним куском пиццы, и думает, что разговаривать с набитым ртом ужасно неприлично, отец отвесил бы подзатыльник... но очень приятно. И если уж это позволяют себе референты с нецензурными личными характеристиками, то почему бы и нет? - Знаете, я рада, что мы с вами познакомились. Буду просить об амнистии для Потрошителя.
- Не стоит, - Максим отступает на шаг, садится на край стола. Белейший воротничок рубашки выглядит сущим издевательством: эта шпана и шантрапа еще и переодеваться успевала! - Если вы помните, с чего все началось - то не стоит.
- Я помню... - Джастина никогда не видела семнадцатилетнего флорестийца вживую, только читала личное дело и просматривала видеозапись с покушением; ей трудно жалеть юного убийцу-и-спасителя. Мальчик вполне всерьез собирался убить Франческо, и только некая случайность ему помешала... уж явно не совесть и прочие личные достоинства. - Вы испытываете к нему... к Васкесу симпатию?
- Благодарность, - неприятная ухмылка. - Двойную. За мое нынешнее положение и спасение хорошего человека. А вот к стилю работы господина Потрошителя я испытываю острую неприязнь.
- Вы?.. - неужели он склонен к лицемерию? Неприятно было бы, право слово.
- Я, - усмехается Максим. - Я думаю, что вы не видите между нами особой разницы, и вы правы. Мы с этим человеком действительно очень похожи. И поэтому я могу сказать, что он не оценит вашего милосердия. Он знал, что делает, и знал, какую награду захочет, особенно после того, что случилось во вторник. Поверьте, так будет лучше... и гораздо добрее.
- Так вы же испытываете к нему неприязнь?!
- И потому обязан быть вдвойне беспристрастен, - прямой взгляд, в упор, и ясно, что светлоглазый референт абсолютно честен. - А еще я благодарен за урок.
Джастина отставляет тарелку, ставит локоть на стол и опирается щекой о кулак. Услышанное трудно понять, еще труднее принять, но человек напротив не ждет ни понимания, ни приятия. Он в мире с самим собой, и этого ему довольно, чтобы действовать. Те, что сидят за дверью, не в силах оторваться от информационного колодезя - такие же. Франческо такой же. Одна порода, одна масть.
И должен найтись кто-то, кто станет хватать за хвосты и воротники это безумное племя, думает женщина, и, конечно, это буду я... почему бы и нет?
Габриэла... и не только
Корпорацию лихорадит с вечера вторника до утра субботы. После того напряжение - хотя это еще как посмотреть, на вкус Габриэлы, так не напряжение, а нормальный рабочий режим, - идет на убыль. Первыми это ощущают, конечно, в сегменте обеспечения: меньше расход бумаги и картриджей, меньше вызовов в стиле "у меня все зависло-о-о!", сгоревших мониторов, разбитых ненароком стаканов и телефонов, закончившихся баллонов с питьевой водой; затем в секретариате - меньше звонков, писем, факсов, пакетов, посылок, визитов вне графика.