Заледенел огорошенный, от изумления выгнув брови. Еще миг - и сдался, проиграл нервам: тревожно заиграл скулами.
Сглотнул скопившуюся слюну.
- Это всё? - вдруг жестоко, холодно, колко.
Запекло у меня в груди, взбунтовалась обида.
- Да... - невнятно.
- Выходы перекрыты?
- Да, все.
Скривился.
Внезапно разворот - и дернулся к двери душевой.
- Костя, стой! - испуганно.
Подчинился. Помедлив, с опаской (будто сейчас я что-то... без меры ужасное могу совершить) обернулся.
Не касаясь глаз. Молчит. Выжидает.
Жутко, до безумия жутко... еще страшнее, нежели когда смерть мне дулом пистолета всматривалась в глаза. Ничего уже не знаю, не понимаю: что, как и... почему. Но чувство, что вот этот миг - миг невозврата. Упущу - и больше никогда... ни за что, ни при каких обстоятельствах мне не вернуть будет мою сказку, моего... Пахомова. Вот тот миг - когда уступи трусости... или сомнениям - и больше ничего в жизни не будет. Пусть демон, пусть двуликий. Но это он - мой единственный, живительный источник... источник кислорода, хоть и губительный... как наркотик, ведущий в рабство и забвение, яд. Тот человек, с которым упиваешься настоящим, искренним счастьем, хоть и болью заодно. Тот, с кем в паре - действительно... живешь, пусть и умирая.
- Прости меня... - выстрелом.
Округлились его очи. Казалось, молнией пронзили мои слова. Позорно утопаю я в его голубых, бездонных океанах, окончательно идя, стремясь на дно.
- За что? - словно скрежет металла. Осиплым голосом: смертник вымаливал пощаду. Виновато, устыжено опускаю взгляд.
Разъедающие душу и плоть секунды сомнений - и самое важное, как на духу.
Глаза в глаза:
- За всё.
Сверлю молитвой.
И вдруг ход Кости: полуоборот меняется на полноценное участие.
Рублю поспешно, резво я и окончательно, разрывая вервие гильотины над своей шеей:
- Я не должна была тебя прогонять... Прости меня... - жгучая пауза, заикаясь, задыхаясь, - прости тупорылую идиотку... Не знаю почему... Не знаю, но ты мне... очень нужен, - испуганно зажмурилась я, давясь болью.
Терзающие, расстрельные мгновения тишины. Жуткого безучастия минуты-вечность... Кровью захлебнулось сердце. Треснула душа. Жжет в груди дыра - начато самосожжение...
Сухим, мертвым шепотом, склоняя голову:
- Я не могу без тебя... - приговариваю я себя на вечные муки: с тобой, или без... тебя, мой беспощадный истязатель.
Застыли на ресницах слезы - предательская дрожь - и потекли гадкие, обличая меня как самое глупое, мерзкое, жалкое, безвольное отныне существо, раба твоего проклятого.
Вдруг рывок, напор, шум - отчего даже дернулась я в испуге. Широко распахнула веки, жадно выпучила глаза - захлебнулась страхом. Нахрапом ухватил меня за шею, проникая, зарываясь пальцами в волосы, невольно причиняя боль, утопил в благодатной хватке мое лицо. Жадный, больной, запойный, грубый поцелуй, будто к самой душе... свою душу хотел втолкнуть. В момент отвечаю, страшась, что доля медлительности, сомнений может лишить меня самого драгоценного...
Невольный натиск - и повалил на стену. Струи горячей воды коснулись нас, помчали по коже... жаля своим палящим зноем: лицо, губы... временами даже прорываясь в рот, едва мы делали рывками вдохи; плечи... грудь, ягодицы - будто вторя блаженным касаниям, ласкам... сладкому блужданию рук Пахомова, что то и дело меня голодно, властно сжимал за плоть, дразня, пробуждая, накаляя потаенные, древние инстинкты, рождая из жажды - страсть.
В момент скользнула я по его торсу, ныряя к лацканам рубашки: стаскиваю, едва не разрываю одежину на нем. Поддается. А затем и вовсе впиваюсь пальцами в бляху его ремня. И пока мой деспот творил свою бесстыдную феерию, доводя меня до протяжных, вожделенных стонов, я вершила свой суд.
И вдруг пиликанье. Тихое, но пронзительное, рвущее пелену в сознании.
Тотчас дрогнул, дернулся от меня Костя.
Резво толкнул в сторону, отчего буквально слетела, рухнула я на пол.
- Они здесь, - прорычал.
- Кто? - растеряно я, шепотом.
Не ответил. Лишь:
- Не вставай! - приказное... - И уши закрой руками.
Зажалась покорно в углу я, подмяв под себя колени. Ладонями исполнила веление, веря своему захватчику: как спасителю, как учителю, как господину...
Притиснулся спиной вплотную к стене Пахомов.
Щелчок замка: за паром, мутным пластиком душевой кабины и не видно... кто, что, сколько.
Но вдруг тихий повторяющийся свист, глухие стуки - и враз дверь изрешетилась - а напротив стена усеялась созвездием дыр, разбивая, кроша плитку. Зажмурилась я жадно, скрутилась сильнее, глупо прячась от режущих, кусающих плоть осколков.
Зажал курок и Пахомов - громогласные, оглушительные выстрелы, разрывая лживую тишину не менее беспощадным... перезвоном клекочущей смерти.