В голове - пустота, на душе - пепелище... Медкарту украла, чтоб никто из моих правду не прознал... - и опять к Инке... А тут и Он - пришел, одумался - букет роз охапка... замученный, истерзанный... едва ли не на коленях у порога ползал, дорогую заколку подарил. Молил простить, вернуться, тоже образумиться... А я не сказала - не смогла. Ничего не смогла. В голове прострация - я еще сама не верила и не понимала, что происходит, и что уже произошло. И хоть Инка отговаривала, как слепой, проклятый каторжник, я вновь пошла за ним. А там и свадьба уже. Сижу, на меня фату надевают - а я прям... чую, как по моим жилам... вместо крови - трупный яд. Будто в последний путь, будто в гроб наряжают. Сорвалась с места - и бежать. А тут он... у порога столкнулись. Так и соврала ему - что аборт сделала. Соврала - потому что... ни жалости, ни злорадства не хотела. Ничего, пусть лучше ненавидит! Пусть лучше больно ему будет и мерзко! Ведь никогда не признает за собой вину! А мне... зачем его притязания?! Я свои ему подарю! Родителям тоже соврала - незачем... им знать правду. Батя... если хоть как-то заподозрит, что во всем том ужасе... есть хоть капля вины этого ублюдка, то просто убьет. Как пить дать, убьет... После побега первое время жила у Инки - и от позора (родительского порицания) подальше, и что б... скандалы, попытки Буранова встретиться не выносить на обозрение другим. Вот так теперь и существую: только родителям сказала про... диагноз. Батя злится, ненавидит меня за то, что не просто внука убила, а заодно... всех детей будущих своих... пох*рила в один миг, одним жутким, глупым решением... Я и не снимаю с себя ответственность, не снимаю... Хотя, проще же... конечно, винить не себя. Особенно для общества: чтоб не пилили, не упрекали, камнями не бросали... и не плевали в лицо. Но не могу, нельзя - ведь иначе... будет еще хуже. Буранов и так победил. Не хотел - но победил. Не хватало ему еще и... остальное, все свое ценное отдать сполна, всю свою душу. А тебе не сказала - врать не хотела. Да и страшно... очень страшно было признаться... в своем уродстве. В своей никчемности. В позорной, мерзкой дефективности...
- Девочка моя, - вмиг ухватил мое лицо в свои ладони. Очи в очи. Не выдерживаю взгляд, отвожу глаза в сторону, новой волной слез давясь. - Лиз! Зай! - нежно, отчаянно позвал. - Котик мой! Ну, что ты говоришь? Какая дефективность? Очнись! Ну нет - и не надо! Подумаешь? - нервически, тихо, коротко рассмеялся. - Зато по ночам... спокойнее спать будем, не думая: кто, что, где, как.
- Но ты же хочешь... очень хочешь, - горько, болезненно. Поддаюсь. Сцепились наши взгляды в неравной схватке.
Улыбается. Добро так, понимающе, ласково:
- Я тебя хочу. А всё остальное - неважно: поскольку постольку, и будь что будет.
Глава 26. Поезд дальнего следования
Глава 26. Поезд дальнего следования
***
«В смысле, не придешь?!» - раздался крик Николая в телефоне, когда Пахомов выдал обреченно-невероятное.
Машинально, еще сильнее сжал Костя меня в своих объятиях, будто страшась, что отберут. Пристыжено рассмеялся:
- В прямом... - короткий, украдкой поцелуй мне в висок, - разберись, будь добр, сам там: прессани малеха. Узнай, что к чему, че они туда заперлись, что это вообще было. И ментам отдай.
«Ментам?» - удивленно.
- Да. Юрцу. Он знает, что с такими делать.
***
Отбить звонок - и пойти вдоль леса, устремиться по грунтовой дороге в неизвестном мне направлении.
- И далеко мы? - залилась застенчивым смехом я, не выдерживая этой странной, терзающей интриги.
Ухмыльнулся:
- Увидишь, - загадочно.
- КОСТЯ! - вмиг гаркнула я, резко тормозя. Стала как вкопанная. Смело сопротивляюсь его напору, усилию сдвинуть меня с места. Надула (отчасти наигранно) обиженно, возмущенно губы я.
Захохотал:
- Ну, точно малое дитя! Хорошо, - скривился в едкой, но милой ухмылке. - Раз всегда отказывалась ехать ко мне... то к «нам». Идет? Захудалая, неубранная, съемная однокомнатная квартирка «недо-мента», «недо-военного». На первое время, - поспешно добавил, кивнув головой. - Согласна?
Счастливо заулыбалась я, пряча от смущения взор и пунцовея, будто матрешка.
Но миг - и словно прозрела:
- А Анна Федосеевна? - взволнованно выпалила ему в очи.
Скривился сконфужено Костя, закусив губу. Тяжелые размышления - и наконец-то отважился:
- А мы ей потом позвоним... Успокоим и всё объясним. Идет?
- А дела? - ядовито уже издеваюсь, неприкрыто язвя.