— А зачем тайком? Почему не просишь меня?
— Не знаю. Боялась или думала, будешь смеяться. Так…легче. Мать говорила, что я отбираю у людей часть жизни. Поэтому, когда нахожу жертву, взамен на кровь даю деньги. Мама много говорит о грехах. О прощении и том, что не все можно простить. О безнадежности. Не понимаю всего, много пустых слов, но ей так легче со мной. И ведь я пью меньше крови, чем вы. Она говорит, потому что частью человек. Но думаю, пью мало, потому что мне хватает столько. Жажда не становится больше, как у Кали.
Отец хмурился, пальцем катал камешек по узкой площадке карниза. Потом сжал его в кулаке.
— Нас мало. Большинство не помнит прошлого, они ставшие, не истинные. Безумие отравило их плоть и кровь. Когда-то было иначе. Правила, уставы, кодексы. Мы были сильными, другими. А сейчас у меня безумные дети. Ты единственная, Сташи. Сделка с матерью стоила результата, хотя обошлась недешево.
— Скажи, почему нас ненавидят?
Отец пожал плечами и кинул камешек вниз.
— Они пища, мы убийцы. Они убийцы, мы жертвы. Ты думаешь, но как давно осознаешь? Ты хищник внутри, как и я. Твои мысли наполняются смыслом, но если бы не мать…только она развивала человеческое, дочь.
— Она тоже боится.
— Боится. Но твоя мать мудрая женщина. Левату заставила уважать ее. Тебе сложно понять? Большинство людей есть мясо. Низменные инстинкты, жадность, глупость. За короткую жизнь многое ли успевают осознать…разделить мнимое и подлинное. Но чем лучше мои дети? Пока я жив, твоя мать и ее дети будут в безопасности. Сегодня навестишь Левату?
— Пойду, — голос девушки звучал сладким шепотом, — иногда, я почти человек. Представляю себя такой и почти понимаю, почему они испытывают страх. А потом, когда голод настигает, только жадность и пустоту. Она душит, лишает разума. Хочу высушить до конца. Однажды, едва удержалась. А жадность как безумие, остановиться не можешь и не хочешь. Когда рассказала матери об этом, пропасть между нами стала огромной. Нет, я не ее ребенок, хотя она родила меня. В ней нет любви и порой даже ненависти. Левату человек, отец, но мне не приходило в голову утаить хоть что-то. Даже не испытывая родительских чувств, мама понимает природу поступков лучше, чем я сама.
Отец кивнул. Он понял, Сташи не избавилась от безумного начала. Да, пожалуй, и не сможет. Но обликом, разумом начинала походить на предков, помнящих кодексы. Не на жалких, страдающих беспамятством и слепой жаждой уцелевших собратьев, нет. На тех, далеких, имена которых почти забыты. Благодаря усилиям Левату, дочь изменялась. Он был доволен результатом. Хотя вампира и беспокоили сомнения дочери. Заслуги матери бесспорны, но она вносила ненужные эмоции и путала девочку. Сташи вампир и останется им. Но только человеческая часть позволит ей выжить. Отцу так казалось. Ничего иного замечать он не желал.
— Иди. Ночь коротка.
Его рука скользнула по плечу девушки, и мужчина нырнул вниз, сквозь тьму, на лету воплотившись в летучую мышь.
8 глава
Левату задремала. Хотелось уснуть, но она помнила: скоро явится дочь. Старшие дети далеко. Сын и дочь в другой жизни пытались забыть странное детство, и мать навещали редко.
А Сташи…эта приходила часто. В сумерках или ночью. Чем старше становилась девочка, тем меньше времени проводила на свету. Левату поежилась. Нет, ребенок с рождения свет не переносил. Сумрак, ночь, туманы, дождливые пасмурные будни были наполнены активностью, но яркое солнце заставляло Сташи забиваться в самый темный угол. Когда ей исполнилось девять, отец забрал в свое жилище. Гнездо. Но и после, в течение нескольких лет, каждую ночь приводил и уводил. Ничего удивительного, что старшие дети рвались покинуть дом.
Потом дочь выросла. Высокая, худая почти до изнеможения, с такой завораживающей, одновременно отталкивающей и привлекательной внешностью. Темные глаза, волосы. Эти ужасные пунцовые губы и бледное лицо.
Если только удавалось забыть, хотя бы на мгновенье, что под человеческой оболочкой чудовище, Левату видела ребенка, умного и яростного. Понимала, что уже никогда не откажется от дочери. Гордилась тем, чего сумела добиться от нее. Сташи думала и училась. Каких трудов стоило объяснить, что люди не мясо, не пища. Девочка временами пыталась понять, почему не может быть кем-то одним, человеком или вампиром. Левату с содроганием вспоминала ее вены, разрезанные ножом и срастающиеся на глазах. Вспоротые из любопытства. Она не знала, кем считать дочь — существом со странными привычками или вампиром из древних преданий. Но кому судить? Слишком хорошо помнила, какова бывает человеческая жестокость. Холодная, тупая и беспощадная.