– Ничего себе! Это точно известно? А то на байку из склепа похоже.
Палинский поставил чашку, и кивнул:
– Известно совершенно точно. Информацию профессионал предоставил. Если быть точным, то тридцать два – это в сумме с первыми тремя. И среди убитых четверо – подростки.
– Ого себе!
– Вот я и говорю – сейчас бросить не могу. А убийцу так и не нашли. Хоть и осудили одного человека за тех первых троих, но по всем признакам получается, что это не он. Похоже, «высшие силы вмешались», – при этих словах Тимофей «поморгал» пальцами рук.
Маргарита спросила:
– Ты хочешь сказать – настоящий убийца имел значение?
– Да, Рита, похоже, что так и было. В тюрьму посадили невиновного. И меня это дико бесит.
– А что ты так заводишься, Тимоха?
– Да не знаю. Вот почему-то сводит с ума, и всё.
– Слушай, давай, я тебе ещё чаю сделаю? Подогреть? Или лучше свежего заварю?
– Давай.
Пока хозяйка ушла на кухню колдовать с чаем, Тимофей осмотрелся, у Риты всё было на своих местах – по углам комнаты два шкафа с книгами, между ними на тумбе стоял телевизор, у противоположной стены находился диван, на котором он и сидел. С одной стороны дивана стояла тумбочка, на которой были разложены предметы «первой необходимости» – пепельница, зажигалка, пара пачек «Кэмел» и развёрнутая книга. Решив глянуть, что сейчас она читает, протянул руку, взял томик, закрыл его. На дерматиновой обложке цвета алой крови прочитал золотое тиснение: «Карлос Кастанеда». Не удержавшись, отметил:
– Ритуля, перуанец никак в покое не оставляет?
Она в этот момент как раз зашла в комнату с подносом. Искоса глянув на книгу в руках гостя, кивнула головой:
– Да. Второе, или уже третье прочтение пошло. Знаешь, Тимоха, мы тогда мало что понимали в его умозаключениях. Больше восторгались экзотической новизной. По сути, мировая литература только-только начинала приходить. Мы же только Лондона с Диккенсом, да Твена с Купером знали, и ещё с пяток авторов. Но это была капля в огромном море. А уж эзотерику в глаза не видывали. Коммунисты почему-то как огня всего мистического боялись. Ну а сейчас, когда насыщение новинками прошло, можно спокойно изучать эти тексты, сравнивать мнения разных авторов, и сопоставлять со своим личным опытом. Ты, помнится, заметно поостыл к чтению, ну а я всегда интересовалась. И так до сих пор.
Палинский категорично оспорил:
– Я не остыл, читать люблю до сих пор. Только всё свободное время эта новая эпоха у меня и отобрала. А книгу в руки можно брать только со свежей головой. Так ведь?
Маргарита разлила в чашки, прикурила сигарету, ответила:
– Согласна. Никто не осуждает, ты что? Путь у каждого свой. И нет путей хороших, или плохих. Это всего лишь – путь. Книга, которую ты увидел, с некоторых пор не просто для чтения. Я продвинулась несколько дальше. Хоть ты и скептически относишься к таким практикам, тебе всё равно расскажу. Помнишь, как обсуждали проникновения главного героя в свои сны?
– Да, конечно. Это же было чертовски интересно!
– Ещё как интересно. Мне с тех самых пор это не давало покоя. Хотелось разобраться. Тимоха, ты хорошо помнишь, что мы тогда обсуждали?
– Ну да. А что?
– Тогда ты должен понять – у меня получилось освоить «тело сновидения».
Тимофей округлил глаза:
– И что, можешь во сне себя контролировать?
Маргарита лукаво улыбнулась:
– Ага.
– И как это происходит?
Рита повела бровью:
– Знаешь, а происходит всё так, как автор описал. Самое главное, и самое трудное – это осознать себя во сне. Дальше уже легче.
– Расскажи что-нибудь.
– Очень много всего. Дня не хватит, чтобы рассказать. Можно книгу спокойно написать. Умела, так написала бы. Да, и если честно, то времени на это нет – нужно жизнь обеспечивать. А самое главное, о чём перуанец не стал сообщать – там, во сне, можно свою жизнь организовать. А точнее – создать свой собственный уголок, построить его, оборудовать необходимыми образами, и обитать в нём.
Палинский, поднявшись с дивана, смотрел на рассказчицу широко раскрытыми глазами:
– Маргарита Николаевна, ты что – серьёзно?
– Вполне. И я уже начала это делать. Только там надо быть очень внимательным – эти миры на самом деле действительно перенаселены, как и писал Карлос. Там, во снах очень много всяческих чужих сознаний. Как я поняла, это те, кто оказался, что называется – на пороге смерти. По крайней мере, так мне показалось. Ещё во многом нужно разбираться. То есть, нужно быть внимательнее. Но это – достижимо! Тут перуанец не соврал!
– В его книгах был один персонаж, насколько я помню, он называл его «арендатор», который в своих снах создал целый город, и почти всегда в нём обитал.
Рита кивнула:
– Да, верно. Эта история – квинтэссенция всего его творчества. Но по какой-то причине Карлос не стал развивать эту линию в своих книгах. Всегда было впечатление, что он что-то скрыл за этой фигурой. Скорее всего – себя самого, а может быть, что даже и карту.
– Какую карту?
– Понимаешь, Тимоха – если в том мире может оказаться один человек, то почему не сможет сделать то же самое и другой? И если всех научить, как это сделать, как туда попасть, то там возникнет такой же «базар-вокзал» как и здесь. Как раз то, от чего все к концу жизни стремятся избавиться!
Тимофей вернулся на своё место, налил в чашку остатки из заварника, и спросил:
– А ты сможешь объяснить, что всё-таки с физическим планом личности?
– В каком смысле?
– Сейчас постараюсь объяснить. Ну, примем за данность всё то, что ты мне сейчас рассказала. Хорошо?
– Ладно.
– Но всё то, что происходит с тобой во сне, это ведь происходит с тобой живой? Верно? Ты ведь, когда спишь, ты же живая?
– Да, Тимоха, я ещё живая.
– Вот я об этом и хотел бы понять – а когда ты умираешь, что происходит с тем миром, с тем уголком, который ты обустраиваешь в своём сне? Всё исчезает? Какой смысл в этом строительстве?
– Послушай, Тимофей Олегович, что я тебе скажу – мы все влекомы смертью. Это – часть жизни, и от этого никому и никогда не уйти. Отворачивайся от неё сколько хочешь – она не отвернётся ни от одного. Наше воображение беспрестанно будоражит – что там, за горизонтом бытия? Охотно обманываемся, и всё же подозреваем, что лжём сами себе. Но то, что ждёт там, за гранью жизни – беспредельно и неописуемо. И это пугает больше всего. Пугает так сильно, что сознание само отказывается осознать истину. Самые здравомыслящие люди вообще отмахиваются от бесконечности бессознательного, предпочитая жить от сих до сих. Так тоже можно жить. В общем, все так и живут, и не задаются вопросом, в чём смысл жизни, и для чего вообще жизнь? И как я с некоторых пор считаю, нужно начинать смотреть с другой стороны – в чём смысл смерти? Это гораздо интереснее – приходишь к выводу, что этот смысл опрокидывается в жизнь. Жизнь всем своим смыслом требует смерти, требует освобождения места отжившими, пришедшими в негодность существами. Это вполне понятная мотивация. Всё, что дискретно, то есть существует прерывисто, для человека понятно – жизнь, потом смерть. Да любое действие в жизни имеет начало и конец. Человек так и живёт. Чтобы осознать смысл существования, надо очень и очень сильно постараться. Не хочу ни в чём тебя критиковать, или обвинять, Тимоха, но тебе будет трудно осознать смысл строительства своего пространства во сне. Сознание откажется воспринимать это. Твоё существование настроено только на прерывистость в восприятии. Ты постоянно в стрессе, а это требует огромного количества энергии. Здравомыслие – обременительная вещь. Оно привязано к результату в каждом действии. То, что я пробую и пытаюсь создать, это не для праздной болтовни. Единственное, в чём я тебя могу твёрдо заверить – всё, что я совершаю в этом направлении, очень серьёзно.
Тимофей ошарашенно глядел на неё:
– Слушай, Маргарита, ты хоть сама-то поняла, о чём сейчас твоя лекция была? А простым языком, понятным бывшему троечнику, можешь объяснить?