— А что же выборы? — прервал его Миньяс.
— Об этом я ничего не слышал, но теперь их исход предрешен, Фантомас ведь точил зуб на Максона, его-то он и хотел оставить в дураках; понятное дело, раз Фантомас разоблачен и граф Мобан пустился в бега, справедливости ради, Максон имеет все основания рассчитывать на победу… Я лично ничуть не сомневаюсь в его избрании. Ну и повезло же ему!
Лишь только Луиджи произнес эти слова, как к приятелям подошел толстый, лысый, безбородый человек с типично английским лицом; внешность толстяка отнюдь не внушала симпатий, природа наделила его поразительными глазками — маленькие, голубые, они моргали, не переставая, и никогда не смотрели собеседнику прямо в лицо; вдобавок он обладал особым нюхом на всякого рода темные делишки, умел вовремя к ним примазаться, а потом так же вовремя смыться, сорвав солидный куш и сумев выйти сухим из воды.
— Так вот вы, оказывается, где, — как ни в чем ни бывало сказал толстяк, — празднуете за стаканчиком вина сегодняшний успех на бирже… А я, дорогие мои, потерял на своей меди сорок пять тысяч… Ну и наплевать, все это пустяки.
— Это удача, — сухо поправил его Миньяс.
Толстяк не смог скрыть удивления:
— Удача? Вы считаете удачей потерять сорок пять тысяч франков?
— Черт возьми!.. Это избавит вас кое от каких ваших врагов.
Все трое прыснули, и толстяк продолжил:
— Знаете что, не будем говорить об удаче. Для тех, кто играет на бирже, удачи не существует… Удача — это кое-что получше. Слышали последнюю новость?
Луиджи и Миньяс в один голос ответили:
— Вы имеете в виду Фантомаса, историю с Мобаном и Максоном?
Толстяк отрицательно качнул головой:
— Да будет вам о Фантомасе, есть вещи поинтереснее. Знаете Коралеса?
— Какого? — спросил Миньяс.
— Племянника.
Такой ответ позабавил Луиджи.
— Бедняга! — изрек он. — Вот уж кому решительно не повезло, кто никогда не будет самим собой. Его тетушка так богата, что прямо-таки поглощает его. Никогда не скажут просто — Коралес, говорят — племянник Кончи Коралес.
— Говорили, — поправил толстяк.
Миньяс искренне удивился:
— Почему — говорили?.. Не хотите ли вы сказать, что он более не племянник своей тетушки?
Тут уж толстяк не выдержал:
— Именно так, черт возьми, он больше не племянник, ему улыбнулась удача, поэтому-то я и злюсь. Он больше не племянник, милые мои, теперь он наследник.
Эту новость толстяк провозгласил торжественно.
Миньяс, посмеиваясь, заметил:
— Ну и ну! До чего же вам хочется быть на его месте.
— Ей же ей, ваша правда, приятель! Я не стал бы отказываться. Известно ли вам, что у Педро Коралеса не было ни гроша и что смерть тетушки, завещавшей ему свое состояние, в одночасье сделала его мультимиллионером.
— А что, тетушка его была молода?
— Да когда же она умерла?
— Сегодня утром.
— Где?
— Сегодня утром или вчера вечером — за точность не поручусь, новость я узнал с четверть часа назад… Впрочем, многое в этой смерти необычно, у бедняжки Кончи Коралес, похоже, не было ничего серьезного. Короче, из чувства снобизма и чтобы разжалобить своих подружек, она велела поместить ее в клинику для душевнобольных, в Кейн, кажется, на авеню Мадрид.
— К хирургу Полю Дро, — опять прервал его Миньяс, — я знаю эту клинику, она продается.
Будто и не заметив, что его прервали, толстяк продолжал рассказывать:
— Операция, скажу я вам, была пустячной, дня через три Конча Коралес была бы уже на ногах, к вдруг — вот-те на: она умирает. Педро, наверно, запрыгал от радости!.. Держу пари: на этих похоронах скучать не придется!
Толстяк расхохотался, да так заливисто, что огромный живот едва не доставал ему до подбородка.
— Подумать только, — повторял он, — а ведь сам-то я никому не довожусь племянником. Есть от чего придти в уныние!
В этот момент дверь бара внезапно распахнулась, явив живописного персонажа, одетого более чем скромно: зеленоватого цвета пальто, поношенный котелок и пара несвежих перчаток. Башмаки его были в грязи, брюки забрызганы, в руке он держал раскрытый зонт, на котором поблескивали капли воды.
Вошедший окинул взглядом посетителей бара.
— Вы здесь, господин Миньяс? — громко сказал он. — Вас-то я и искал.
Подойдя ближе, он добавил:
— Вы рано ушли с биржи, никто не знал, где вы… Если бы меня не осенило поискать вас здесь…