— Что до меня, — спокойно продолжил Миньяс, — вам плевать на мои затруднения, не так ли Дро? Вам и дела нет, что я буду опозорен и что завтра же на бирже все будет перешептываться: слышали последнюю новость? Миньяс купил дело у Картере и не смог расплатиться?.. Этого вы дожидаетесь?
Дро вскочил. Опершись о камин, он стоял против Миньяса, скрестив на груди руки и глядя ему прямо в глаза:
— Этого ли, другого, — хрипло вымолвил он, — я знаю одно: уже три месяца как денежные заботы занимают все мои мысли. Ни минуты, ни секунды покоя. Больше я ничего не знаю, да и знать не хочу. Когда неделю назад вы, Миньяс, столковались с Картере, вы не могли не знать, что за несколько дней вам не раздобыть пятьсот тысяч. Неделя прошла, пришел срок платежа, как не крути, а придется признать, что платить вам нечем.
Дро говорил с горячностью человека, искренне возмущенного ходом событий, и говорил он чистую правду. Уже давно этот незадачливый делец, погруженный в науку, совсем потерял голову от свалившихся на него материальных забот, с каждым днем они множились и ввергали его во все большее отчаяние.
Кого винить, если Миньяс совершил сделку, заведомо зная, что платить ему нечем — вот пусть теперь сам и выпутывается.
Вне себя от отчаяния, несчастный профессор твердил одно:
— Я к этому не имею ни малейшего отношения… больше мне сказать вам нечего.
Спокойный, внешне невозмутимый, Миньяс с улыбкой наблюдал, как Поль Дро все больше мрачнеет.
— Полноте! — вставил он. — До шести вечера еще уйма времени, успеем раздобыть недостающие четыреста сорок тысяч.
— Четыреста сорок тысяч?.. — вздрогнул Поль Дро. — Что вы хотите этим сказать? Разве вы приобрели лечебницу не за пятьсот тысяч?
— В самом деле, — улыбнулся Миньяс, — но с тех пор мы ведь с вами заработали шестьдесят тысяч… Не прикидывайтесь, Дро, надеюсь, вы не забыли о чеке милейшего Педро Коралеса.
При имени Педро Коралеса профессор смертельно побледнел. Как мог он забыть о дерзкой выходке перуанца Коралеса, подарившего ему чек на шестьдесят тысяч франков, чтобы отблагодарить, в сущности, за убийство тетушки, оставившей ему баснословное наследство.
Эта постыдная сделка не шла у него из головы, он помнил, как чуть было не отказался от этих проклятых денег, как согласился принять их не без давления Миньяса, который высмеял его колебания, назвал их болезнью угрызений совести.
Белый как мел, Дро машинально сел. В ярости он с шумом выдвинул большой ящик своего огромного письменного стола.
Там, под кипой бумаг, лежал чек Педро Коралеса.
— Все верно, — едва слышно сказал он, — как вы точно подметили, мы заработали шестьдесят тысяч франков… Вот они. Теперь недостает всего четыреста сорока тысяч.
Поль Дро подчеркнуто выделил слово «всего», точно хотел напомнить Миньясу, какую большую сумму тот должен достать до шести вечера, если хочет избежать публичной огласки своей несостоятельности. Миньяс сделал вид, будто ничего не заметил. Когда профессор швырнул ему чек, Миньяс ловко ухватил его за кончик, аккуратно сложил и с довольной улыбкой засунул в бумажник.
— Осталось достать всего четыреста сорок тысяч — сказал он, тоже сделал акцент на слове «всего», и прищелкнул пальцами, словно желая показать, что раздобыть подобную сумму — сущий пустяк и что он ручается сладить дело еще до наступления вечера.
Не успел Миньяс сунуть чек в бумажник, а бумажник во внутренний карман сюртука, как он счел неприятный разговор исчерпанным.
— Кстати, Дро, — сказал он, — вас ожидает еще один визит; идя сюда, я столкнулся на авеню Гранд-Арме с нашим приятелем Педро Коралесом — я с ним познакомился в клубе. Я знаю, что он направляется к вам и что…
Доктор не дал ему закончить. Узнав, что Педро Коралес собирается нанести ему визит, Поль Дро так и подскочил на стуле:
— Сюда идет Педро Коралес? — воскликнул он. — Хочет меня видеть?.. Быть того не может… Да как он смеет!
— А почему бы и нет? — с искренним удивлением поинтересовался Миньяс.
Резким движением Поль Дро приблизился к своему собеседнику.
— Потому что, — ответил он, — раз Коралес смеет придти ко мне, значит, он действует как сообщник, идущий напомнить о его обязанностях другому сообщнику. Этот тип обращается со мной, как с равным… Миньяс, я не потерплю больше такого оскорбления…
Дро еще не кончил говорить, а Миньяс уже звонко расхохотался. Кое-как совладав со своей неуместной веселостью, греческий финансист воскликнул: