У Жюва перехватило дыхание:
— И что он сделал?
Крестьянин удивленно взглянул на него.
— Да ничего, черт его дери! Я тогда сказал ему: «Сядьте-ка, не то хлопнетесь на землю». Следом ехала другая повозка, я погонял и погонял кобылку — не люблю, когда обгоняют. Странный приятель мой уселся, да так и просидел, не двигаясь, до самой слободки, а на вокзале вышел. Вот с тех пор все и гадаю: и что тому парню здесь понадобилось? Да уж! Видок у него был не из приятных.
Со всего маху хлестнув лошадь, крестьянин заключил:
— Все это политические штучки… Мэр Тилли, скажу я вам, бахвал, каких мало, хитрит все да умничает. На выборы приглашенные прибывают из самого Парижа, готов поклясться, что приятель-то мой… Но, Кокотт!
Переваливаясь с боку на бок, повозка ехала по улицам Тилли-сюр-Лизьё.
— Куда доставить вас? — спросил возница.
— В мэрию.
Крестьянин расплылся в улыбке.
— Я же сказал, что вы чиновник; не скажите там обо мне чего дурного, идет? Может, и сболтнул я лишку, наговорил, будто мэр наш хвастун, но ведь, если разобраться, славный он малый, ей-ей! так оно и есть, и немало добрых дел за ним числится! Уж это точно…
Сии запоздалые восхваления Жюв пропустил мимо ушей. Он задумался.
Казалось, и впрямь ему помогал его величество случай — сыщик из сыщиков, тот самый случай, который в конце концов всегда принимает сторону истины.
Хоть в рассказе крестьянина многое было неясным, он содержал ценные сведения, которые Жюв пытался свести воедино.
— Из Парижа прибыл таинственный незнакомец, якобы затем, чтобы повидать мэра. Этот незнакомец появился в субботу, а в понедельник исчез ребенок. Незнакомец не хотел, чтобы его узнали. Возница, человек бесхитростный, это заметил. Ну что ж! По правде сказать — недурно!
Жюв высадился у мэрии. Это небольшое кокетливое строение белого цвета составляло гордость коммуны, его возвели совсем недавно, чтобы доставить удовольствие лично мэру, который вечно возмущался неудобством прежней ратуши.
Жюв проник в вестибюль, выбеленный известкой, обнаружил там, как ему показалось, консьержку — пожилую женщину, ощипывавшую гусей; он снял шляпу и осведомился:
— Могу я видеть господина мэра?
— Может, и да, — отвечала старуха.
— Он у себя? — не отступал Жюв.
— Может, и так.
По всему было видно — старуха не хотела неприятностей. Жюв упорствовал:
— А где живет он, не скажете?
— Да рядом.
Это могло означать что угодно, и Жюв решил, что так и будет топтаться на месте.
К счастью, он вспомнил, что находится в Нормандии и что в Нормандии можно легко разговорить самых упрямых старух.
Вынув из кармана монету в сорок су, Жюв протянул ее той, что ощипывала гусей.
— Так отведите меня к нему, любезнейшая.
Старуха просияла улыбкой.
— Сию минуту, уважаемый сударь, присаживайтесь.
Она отбросила гуся в сторону, подбежала к лестнице и что было мочи крикнула:
— Жозеф! Эй, Жозеф! Поди-ка сюда, сынуля, тебя спрашивает какой-то господин!
Застучали сабо, и Жюв догадался, что Жозеф спускается; старуха пояснила:
— Вот и порядок. Господин мэр — это и есть сын мой, Жозеф. Повезло вам, что вы на меня напали.
Только собрался Жюв подивиться на старую женщину, которая, как ни в чем не бывало, ощипывала гусей в вестибюле мэрии, а сына своего почтительно величала господин мэр, как перед ним уже стоял главный представитель власти Тилли.
Это был крупный нормандец с веснушчатым лицом, густыми, спутанными на затылке волосами; одет он был, как одеваются фермеры: просторная крахмальная блуза доходила почти до самых сабо — покрытых лаком, украшенных золочеными гвоздиками; своими сабо мэр гордился особо.
Несмотря на грубоватую внешность, мэр, судя по всему, был хитрой бестией.
Жюв заметил, что его потихоньку рассматривают, и решил действовать осмотрительно.
— Честь имею, — начал верзила Жозеф.
Жюв поклонился.
— Это я имею честь, господин мэр, и прошу извинить меня за беспокойство.
Потом, как бы между прочим, Жюв заметил:
— Ничего не поделаешь, — я при исполнении, служу в муниципальной полиции Парижа.
Мэр завращал глазами.
— Ах вот как! — удивился он. — Полиции здесь вряд ли найдется дело, и все-таки я рад вас видеть. Не желаете ли по стаканчику?
— Нет-нет, — отказался Жюв.
— Слушайте, от рюмочки кальвадоса вреда не будет…
Жюв не стал чваниться.