— Затем же, зачем и раньше, — ответил Эдвард, взяв ее двумя пальцами за подбородок так, чтобы она смотрела прямо ему в глаза. Он говорил спокойно ровным холодным тоном, четко и ясно, чтобы она хорошо поняла и усвоила каждое услышанное слово, — ты принесешь мне Гористарское и Тоскарийское графства. С тобой я получу силу, о которой я раньше и подумать не мог. И ты будешь послушно выполнять все, что я тебе скажу. Ибо это последнее, ради чего ты вообще еще кому-то нужна.
— И это все? — она, освободившись от его руки, отступила на шаг. — Последнее, зачем я тебе нужна? Что изменилось?
— В тебе ничего, — честно ответил Эдвард, тяжело вздохнув. — Я ошибался. Ошибался с самого начала, но теперь все станет на свои места. Ты выполнишь свою роль, которая и была твоей с самого начала. Смотри на меня! — впервые повысил он голос на женщину, снова опустившую взгляд. Миривиль подняла на него полные слез глаза, и Эдвард, тщетно пытаясь оставаться спокойным, закончил: — Ты выполнишь то, что я тебе скажу. Ты вновь обручишься, и твой муж станет новым тоскарийским феодалом.
— Новым? — она уцепилась за случайно брошенное слово, снова опустив взгляд. — Значит, больше никого…
— Идет война, — просто ответил Эдвард, взяв ее за подбородок и снова заставив смотреть себя, — она не бывает без жертв. Мы не всегда можем решать, кого терять… Ты последняя из своего рода.
— И теперь ты отсылаешь меня? — спросила графиня, положив руку ему на грудь, — После всего, что между нами было, ты отсылаешь меня? Эдвард, я ведь…
— Молчи, — попросил он треснувшим голосом, — сейчас просто молчи. Я никогда не думал, что мне придется делать подобное, но сейчас настали смутные времена, требующие от нас непростых решений. Ты по праву крови передашь титул тоскарийского графа Стивки, я об этом позабочусь…
— Ему? Этому наемнику? — леди Миривиль отшатнулась, глядя на барона расширившимися от страха и неверия глазами. — Ты хоть знаешь, кто это?! Это не человек! Животное! Мой отец держал его при себе как бешеного пса, и сам боялся, а ты привел его с собой и хочешь сделать его новым графом?! Эдвард, ты не посмеешь так поступить!
— Посмею, — упавшим голосом добавил тристанский барон, устало потерев лоб рукой, — потому что это необходимо. Если Тоскарии не дать нового графа, то ее ждет то же самое, что сейчас творится в Гористарском графстве. Будет снова война, новые разрушения. Рейнсвальд уже устал от этого.
— Почему именно он? — с отчаянием в голосе спросила Миривиль. — Почему именно этот человек, а не кто-то другой?! Эдвард, это ужасный человек! Кто угодно, но только не он! Я не пойду за него! Ни за что! — она ударила его кулачком по груди, снова и снова, не в силах сдержать свои чувства. Он позволил ей колотить себя по плечам, выплеснуть весь свой страх и возмущение, пока не почувствовал, что зарождающаяся истерика отпустила, потом резко перехватил занесенную для удара руку, без труда отведя в сторону и больше не отпуская.
— Ты сделаешь так, как я тебе скажу, — сказал Эдвард, сжав пальцы чуть крепче, так что женщина тихо охнула от боли, — ты не будешь больше кричать и сопротивляться, а смиренно примешь это решение. Это будет лишь фиктивный брак, можешь не бояться. Я не позволю ему прикоснуться к тебе. Тоскарийское графство снова найдет своего феодала, но на самом деле будет делать лишь то, что я скажу.
— Пусти… больно… — попросила графиня, и он тут же ослабил хватку. На тонкой бледной коже запястья уже появились темные следы синяков там, где пальцы сжимались крепче всего. Она схватилась за руку, глядя на него испуганными глазами. — Эдвард, почему ты так поступаешь?
— Потому что другого пути у нас нет. Нам всем порой приходится творить ужасные вещи для того, чтобы остаться честным человеком, — сказал Эдвард, отстраняя ее рукой. Повысив голос, барон велел: — Стивки, войди!
Створки дверей с тихим шипением разошлись в стороны, и в зал вошел наемник, сложив руки за спиной. За ним попытались пройти и его подчиненные, но их остановили тристанские гвардейцы, позволив пройти только одному командору. Створки дверей за его спиной сразу же сомкнулись.
— Сейчас я припоминаю, почему никогда не любил работать с рейнсвальдскими феодалами, — вместо приветствия сказал наемник, с вызовом посмотрев на тристанского барона. — Они слишком самодовольны и считают, остальные люди не в праве иметь мнение, не совпадающее с их собственным.
— Оставь свое наблюдение при себе, — ответил ему Эдвард. — Никто из нас не без недостатков, но мы все же придерживаемся своих правил чести. Как я и обещал, ты станешь тоскарийским графом. Перед тобой леди Миривиль, последняя из благородного тоскарийского рода. Став ее мужем, ты получишь титул дворянина и регента графства до тех пор, пока ваш наследник не сможет сам принять правление.
— Мы знакомы с миледи, я был ей представлен, — ответил наемник, поклонившись графине. — Прежде не раз встречались в тоскарийском дворце. Хотя признаюсь, что тогда меня не удостоили даже взглядом, — широко улыбнувшись, добавил он. — Человек неблагородный во дворце всегда считался недостойным внимания, не так ли, графиня?
— У Небес на каждого из нас свой план, нам не дано знать о нем, равно как не дано делать подсказки, — женщина холодно посмотрела на наемника, не желая показывать ему свое смятение, — мы ограничены настоящим, однако даже его часто воспринимаем не таким, каково оно на самом деле, и нам остается только следовать по этому пути.
— В Екидехии ваш брак оформить не получится, — добавил Эдвард, прерывая этот обмен любезностями, в любой момент готовый перерасти в колкости, — Заключение подобного союз требует тщательной подготовки, в отличие от женитьбы простых людей. Потребуется согласие вассалов и их признание. Зная тебя, Стивки, я не думаю, что в данном случае возникнут какие-нибудь проблемы. Я немедленно отправлю своих людей в Тоскарию со всеми нужными сведениями, а вы… пока узнайте друг друга несколько лучше. Долго задерживаться здесь мы не собираемся.
Когда они вышли, Эдвард присел на край разбитого тактического стола, пытаясь определиться, насколько правильно он поступил. Он слишком хорошо знал наемника, чтобы ожидать от него благородства по отношению к женщине, но и чувства самого барона к графине были сложными даже для его собственного понимания. Сложно было нащупать тонкую грань между общепринятыми и собственными принципами. Он дал слово Стивки, что тот станет дворянином, и, по большому счету, сдержал данное обещание. Только стоило ли данное слово другого предательства? Эдвард устало протер лицо ладонями, заставляя себя просто об этом не думать. Он боялся запутаться во всем этом еще сильнее. И, что самое главное, боялся поддаться желанию немедленно вернуть Миривиль обратно. Платить за доверие Стивки приходилось дорогой ценой.
У тристанского барона здесь было и много других проблем, а дела на линии фронта торопили и не позволяли задерживаться. Максимум, что он мог сейчас себе позволить, были сутки свободного времени на развалинах Екидехии для перегруппировки войск и установления хотя бы первичных связей с остатками гористарских вассалов, еще не знавших о разгроме краткосрочного бунта Де Мордера. Оставлять столь неспокойный феод в тылу, когда шла война с Саальтом, Эдвард не мог себе позволить. Поэтому сразу же, как только остатки крепости были окончательно зачищены, в основные города графства были отправлены сообщения с кратким изложением всего произошедшего и основными требованиями, выдвинутыми тристанским бароном.
После событий в Екидехии графство оказалось обезглавленным. Лишившись дворянской семьи, теперь оно лишилось и практически всех вассалов, способных контролировать хотя бы его отдельные территории. Механизм управления был еще в состоянии некоторое время работать по инерции, опираясь лишь на личную инициативу губернаторов и наместников, но уже в ближайшее время вся система контроля территорий должны была рухнуть под собственным весом, лишившись последних опор. Единственным шансом избежать подобного был полный, пусть и насильственный, захват контроля извне, чему и служили первые приказы тристанского барона. Он не знал, кто им последует, и насколько вообще велика вероятность, что кто-то вообще станет подчиняться им, но за спиной барона стояла боевая машина тристанского бароната, за время постоянных войн превратившаяся в безотказный механизм, способный перемолоть практически любого противника. Истощенный внутренними распрями Гористарский феод уже не мог выставить что-либо против закаленных тристанских полков. Армии, которые когда-то вел в бой Михаэль, были раздроблены на небольшие, конфликтующие друг с другом отряды, банды дезертиров, ведущих собственные войны или же отказавшиеся от любой другой власти части под командованием талантливых командиров, пытавшихся удержать в мире хотя бы маленький кусочек подконтрольной земли. Сила оружия в такие моменты была убедительнее всяких дипломатических решений, и сейчас тристанский барон собирался использовать именно ее, грубо, но эффективно.