- Он достоин только того, чтобы я разбил ему лицо, - прошипел Эдвард сквозь зубы, снова попытавшись вырваться, но у корсара была действительно железная хватка, - и только дайте мне возможность, как немедленно это сделаю. Небесами клянусь, я на нем живого места не оставлю, если он еще раз скажет ее имя, - в этот момент тристанскому барону было плевать абсолютно на все, начиная от правил этикета и заканчивая мнением своих гостей. Стоит только Респиру произнести хотя бы еще одно слово, то забьет его кулаками обратно тому в глотку вместе с большей частью зубов.
- Думаю, вам не пойдет на пользу затевать драку в таком месте, - так же негромко заметил корсар, - здесь все же не корабельная кают-компания. Да и там бы это смотрелось, по меньшей мере, безрассудно.
- Приведите ее сюда! – снова потребовал Респир, - если понадобится, я обыщу каждую комнату этой тюрьмы, но найду ее. Немедленно приведите ее сюда!
- Вы желали меня видеть, граф Розмийский? – Изабелла, вместе со своими фрейлинами и в сопровождении нескольких подруг, вышла к нему, пройдя сквозь расступившихся гостей. Сейчас в ней не было и капли прежней теплоты и веселости, она была столь же холодной, как лед на пустых камнях, сколь же и прекрасной, как бритвенной остроты лезвие клинка.
Эдвард удивленно округлил глаза и в недоумении посмотрел на Рокфора. Тот так же удивленно смотрел то на него, то на свою дочь, все еще не в силах поверить собственным глазам. Даже Северед ослабил хватку, пораженный не меньше остальных появлением Изабеллы, и лишь граф Фларский выразил всеобщее недоумение тихим присвистом, отступив на пару шагов и исчезнув с ее пути, дав возможность наследнице Карии подойти ближе к Респиру.
- Я вас слушаю, граф, что вы хотели мне сказать? – она разговаривала таким спокойным, но твердым тоном, что даже этот псих немного остыл. Увидев наяву и так близко человека, про которого столько мечтал, впервые растерялся, даже не зная, как реагировать на такую холодность. В его грезах, в болезненном воображении, такой Изабеллы попросту не существовало. Она должна была броситься ему на шею, целовать и кричать, как его любит, но точно не разговаривать таким ледяным тоном.
- Изабелла, любовь моя, - он протянул к ней руку, но она отшатнулась, не дав и коснуться себя, - Что они с тобой сделали? Почему ты так холодна? Я пришел забрать тебя отсюда. Мы будем вместе, как в наших мечтах…
- Я не желаю вас видеть граф, - так же спокойно сказала Изабелла, - никогда не хотела и не хочу быть с вами. Я вас никогда не любила, а сегодняшним днем будет объявлено о моей помолвке с бароном Тристанским, так что прошу вас впредь не беспокоить меня. Если вы действительно любите меня, оставьте свои мечты и не мешайте мне быть счастливой, - с этими словами она развернулась и снова скрылась среди гостей, вместе со своей свитой.
Респир, окончательно сраженный фактом явления своей любви воочию, даже не нашелся, что сказать, просто стоя на месте и переваривая все услышанное, больше всего напоминая вытащенную из воды рыбу, бессильно хлопая ртом в попытке хоть что-то из себя выдавить. Реальность оказалась слишком другой по сравнению с той, что он себе представлял, та Изабелла, что на самом деле существовала, вдребезги разбивала все его мечты и надежды, оставляя на их месте только темную, гулкую пустоту, которую никак не мог принять.
- Но ты же любишь меня, - прошептал он вслед. И эта фраза словно вернула его к жизни, - Ты же любишь меня! Ты любишь меня! Любишь! - он попытался следом за ней броситься в толпу гостей, но охрана, по сигналу Эдварда, схватила его, не дав и шага сделать. Респир окончательно утратил всякое самообладание, вырываясь и лягаясь, продолжая что-то выкрикивать вслед Изабелле. Охранники, схватившись за руки, не давали ему броситься следом в толпу, удерживая на месте, но в то же время, помня, что перед ними дворянин, а не простой пьяница с улицы, старались не применять грубой силы.
Эдвард уже не смотрел на него, вместо этого смотрел на барона Гористара, стоявшего в самой расслабленной позе. Кажется, все происходящее не только не трогало его, но даже забавляло, и лишь легкая улыбка блуждала у него на губах, вместе с самым задумчивым выражением лица. Сейчас этот человек больше всего походил на шахматиста, сделавшего удачный ход и ожидающего реакцию соперника. Вот только какую именно партию разыгрывал, Эдвард все еще не мог понять, и это пугало его намного больше, чем все угрозы Респира, вместе взятые.
- Прошу вас, уведите его отсюда, - попросил Рокфор барона Гористарского, подойдя ближе к этой парочке, - Он и так уже вышел из себя, не дайте ему окончательно опозорить собственное имя, а заодно и ваше.
- Да, конечно, - согласился Гористар, словно только что заметив буйства своего протеже, - Респир, друг мой, я думаю, нам уже пора.
Охрана Эдварда буквально с рук на руки передала так и не успокоившегося Респира свите графа. Когда они уходили, Эдвард еще слышал крики Респира, чувствуя себя так, словно поскользнулся на автомобильной подножке и упал в грязь.
- Знаете, это мне напомнило один случай на Тайхоте, - сказал Северед, тоже задумчиво глядя вслед Респиру, - там была немного похожая история, только любовь была настоящая. И дело очень паршиво кончилось.
- А можно немного точнее, - попросил Эдвард тихим голосом, испытывая эмоциональное опустошение после этого разговора, - думаю, что сейчас не самое время рассказывать истории, но мне просто необходимо чем-то выбить из головы воспоминания об этой встрече. Так что, прошу вас, не стесняйтесь и рассказывайте все, что помните, - они вернулись к фуршетному столику, где тристанский барон первым же делом налил два бокала вина, один из которых протянул своему собеседнику.
- С удовольствием, - корсар кивнул и продолжил рассказ, пригубив вино, - Так вот, на Тайхоте это тоже успело стать частью истории, когда мы там приземлились, люди рассказывали ее как красивое, но жутковатое предание. Тогда остров был разделен на несколько карликовых государств, занимавшихся только тем, что изводили друг друга в постоянных междоусобицах… Так вот, к каждой такой стычке им требовался повод, чтобы выглядело все законно хотя бы приблизительно, поскольку начинать войну просто так считалось… невежливым, что ли. И вот во всем этом котле интриг и взаимных претензий, двое детей, один из них был даже младшим королевским отпрыском, полюбили друг друга. Девушка была из правящей семьи другого королевства, а отец влюбившегося чада оказался весьма циничной персоной и сразу понял, как всем этим воспользоваться. Он изводил сына, постоянно приезжая туда то на прием, то на встречу, то просто как бы случайно, но девушку позволял увидеть издалека, порой обмолвится парой слов, но ничего больше, до тех пор, пока его родной сын не сделал глупость и не попытался выкрасть девушку. Охрана королевской принцессы, конечно, тут же пристрелила ловеласа при первой же попытке пробраться в ее покои, но дело было сделано. У его папаши уже стояли войска на границе, и он тут же, объявив о покушении на члена своего семейства, начал наступление уже через пару часов после гибели своего отпрыска. Его противник, так ничего толком не понявший, что происходит, не успел даже собрать собственные войска, как был разбит.
- Хотите сказать, что Гористар ищет повод, чтобы объявить мне войну? – спросил Эдвард, - Это невозможно! Он не пойдет на открытый конфликт, тем более, что на носу смерть короля и выборы нового правителя.
- Ну, войну он, может, не объявит, но я чувствую, что этот старик практически толкает Респира к какой-то глупости. Такой большой и очень болезненной глупости, которая, в первую очередь, ударит по вам, - сказал Северед с самым серьезным тоном, - так что посоветовал бы вам готовиться к самому плохому. Вплоть до налета на замок… - он опустошил свой бокал и тут же потянулся за кувшином вина.
Чего бы ни хотел Гористар в действительности, но отравить церемонию объявления помолвки у него получилось. Изабелла была просто сама не своя, когда вышла с Эдвардом к своему отцу, торжественно читавшего небольшую речь о том, почему он согласен с тем, чтобы его дочь вышла за этого человека. За Эдварда, отвечая на вопрос, почему он берет в жены эту девушку, должен был говорить поверенный, поскольку отца у него не было. И подобную честь было решено отдать герцогу Камскому, как самому близкому другу, заодно успевшему окончательно протрезветь к нужному моменту.