Сориентировавшись, девушка побежала по мосткам к центральной консоли, чуть не поймав лазерный заряд, оставивший ожог на стене всего в нескольких сантиметрах от забрала ее шлема. Ругнувшись, Волчок вскинула свою винтовку, ориентируясь на направление, откуда пришел лазерный луч. На мостках возле самого реактора стоял еще один охранник, прямо на открытом месте, словно и не боясь ответного огня. Девушка, увидев, что тот уже целится, кувырком ушла в сторону, а в то место, где только что стояла, пришелся еще один лазерный заряд. С положения на одном колене Волчок выстрелила в ответ, вскинув свое оружие и сделав сразу несколько выстрелов, надеясь зацепить противника хотя бы одним. В прицел при увеличении успела увидеть, как тело, покачнувшись от удара зарядом, перевалилось через перила и рухнуло вниз.
— В точку! — прошептала сама себе и снова бросилась бежать, зная, что прямо сейчас Энтри всеми силами старается выиграть для нее хотя бы немного времени. Тратить его зря было бы преступлением.
Однако, забежав в помещение контроля, девушка испуганно вздохнула и остановилась. Ее поразили не тела операторов, так и оставшиеся на своих местах, подключенные к системам нейроинтерфейса, а масштабы всех контрольных панелей и неожиданное осознание того, что она даже отдаленно не представляет, как заставить реактор снова заработать.
— И как мне все это запустить?! — почти в отчаянии прошептала девушка, убирая оружие и подходя к центральной панели, откинув в сторону лежащее на ней тело оператора.
========== Глава 18. Дитя ==========
Глава 18. Дитя
Мы пленники общей и темной судьбы
Меж вихрей вселенской метели,
А наши герои — всего лишь рабы
У мифа, идеи и цели.
И. Губерман
Страх. Это чувство поглотило сознание полностью, заполняя до краев и не позволяя мыслить, разрушая личность и оставляя в душе лишь пустоту. Эмоций тоже уже не осталось, только лишь почти выгоревшая истерика, вылившаяся в последние судорожные всхлипы и спазмы диафрагмы, не позволяющие нормально дышать.
Крик, вырвавшийся из горла против воли, казалось, вместил в себя весь скопившийся ужас, непонимание и нежелание признавать происходящее, перевернувшее весь привычный и устоявшийся мир. Это все, на что был способен ребенок, чья жизнь в один миг превратилась в руины, уничтоженная вторжением извне, показавшим ей оборотную сторону того, что всегда считала своим домом. Оставалось только надрывно и беспомощно рыдать на развалинах родного поселка, отказываясь принять то, что видела собственными глазами.
Пламя пожара, уже охватившего стены, освещало помещение, где среди сваленных в общую груду тел она видела обезображенные гримасами боли лица родных и знакомых, которые еще недавно смеялись и улыбались, радовались и жили. А теперь мертвые, изуродованные рваными ранами от пуль крупного калибра, окровавленные и обожженные, валялись здесь, оставив ее совершенно одну. За что их всех убили? Почему все это произошло? Почему она не умерла вместе с ними?
На эти вопросы речи у нее не было ответов, только образы, размазанные в детском сознании, наивном и простом, не способном понять, что же произошло на самом деле. Лишь только силуэты солдат, уничтожавших то, что она называла своим домом. И крики. Множество предсмертных криков, раздирающих воздух, каждый из которых, казалось, навеки выжжен в ее памяти.
И так едва державшаяся на последней петле дверь отлетела в сторону, и на пороге появился силуэт солдата — одного из тех, кто уничтожил ее родной поселок. Тяжелая металлическая броня, делавшая его чуть ли не на полметра выше, так что даже приходилось наклоняться, чтобы войти в дверь, уже успела закоптиться и покрыться кровью. Кровью тех, кого она знала и любила.
— За что? — сил у нее хватило только на один единственный вопрос, обращенный в никуда, на который этот солдат даже реагировать не стал. Кажется, они все равно не понимали их языка.
— Эй! Тут еще одна остроухая! — солдат двенадцатого кавалерийского полка Гестальта удивился, обнаружив в сожженном поселке еще одного выжившего, но это было даже скорее поводом для того, чтобы пошутить над пехотным полком, солдаты которого была поручена зачистка. Сейчас, когда последних уцелевших сгоняли в центр поселка, кавалеристов больше интересовало то немногое ценное, что еще можно найти в развалинах, и неожиданно найденный ребенок опасности для них не представлял.
— Сержант, только не говорите, что эти ребята из групп зачистки кого-то пропустили? — Насмешливый голос сослуживца только добавил веселья отряду бойцов, скучавших от безделья на этом пожарище. Кто-то даже добавил: — Вытаскивайте ее!
Ничего не понимающую заплаканную девочку, даже не пытавшуюся сопротивляться, выкинули на улицу, схватив за длинные растрепанные волосы. Парализованная ужасом и отчаянием, она попыталась встать, но под всеобщий хохот пинком сапога под ребра ее снова повалили. От удара она перевернулась на спину, хватая ртом воздух и пытаясь дышать отбитыми легкими.
— Нелюди вонючие! — добавил сержант, подходя к ней ближе и наклоняясь над девчонкой. — Какого демона вы вообще здесь расселились? Думали, что о вас никто не узнает? — он пытался найти в ее глазах хотя бы искорку понимания, но ребенок от страха и боли вряд ли бы что-то смог уяснить, даже если бы знал их язык. Это раздражало, он хотел, чтобы ребенок умолял о пощаде, но вместо этого видел лишь зареванное чумазое личико и расширившиеся от ужаса глаза. Поэтому, разозлившись, наотмашь ударил ее тыльной стороной ладони. — Давайте кончать с ней, толку все равно никакого. Рядовой, дай мне свою винтовку, пристрелю эту тварь!
Вот так все и должно закончится? В унижении, боли и позоре, под смех солдат в тяжелой броне, чьи слова она даже понять не могла? Детский страх смешивался с желанием жить, с отчаянием и скорбью по всему тому, что потеряла из-за них. И в разбитой груди, словно горевшей от огня после удара, рождалось другое неведомое раньше чувство. Ненависть к этим людям, истреблявшим ее род без всякой причины, просто потому, что они считали себя лучше и сильнее остальных.
— За что?! За что вы нас так ненавидите?! Почему нас убиваете?! Мы же ничего не сделали! Уходите! Оставьте нас! — она закричала прямо в ничего не выражающую металлическую маску шлема склонившегося над ней солдата, что-то до этого говорившего. Вся детская наивность, боль и отчаяние выплеснулись в этом последнем порыве, рвущем горло крике, срывавшемся в кашель и перхание кровью, но ответом стал все тот же злорадный смех. Вместо ответа этот человек просто взял в руку протянутую винтовку и сильно ударил девочку прикладом в лицо.
В эту секунду мир остановился, замерли даже частицы пепла, проносившиеся мимо, поднятые горячими потоками воздуха от пылающих домов. Остановились и люди — этот страшный человек, снова поднявший свое оружие для замаха, замер как статуя. Испуганной и ослепленной болью девочке потребовалось некоторое время, чтобы понять, что все вокруг действительно замерло. И она сама словно окаменела, не в силах даже перевести взгляд, чтобы посмотреть по сторонам. А позже девочка услышала тихий вкрадчивый голос, мгновенно завладевший мыслями и не позволявший думать ни о чем, кроме слов, звучащих в голове.
«Теперь у тебя никого нет. Все они мертвы, ты осталась последней из своего рода, без надежды и без будущего. Почему бы тебе просто так не умереть прямо сейчас?»
— Я не хочу! Я не хочу, чтобы все умерли! Я не хочу умирать! — попыталась она ответить вслух, но губы больше не подчинялись ей, только яркая мысль стрельнула в сознании, послужив немым ответом на заданный вопрос. Девочка почувствовала, что этот ответ понравился голосу, сразу ставшим теплее и даже словно добрее. Следующее его касание души малышки было гораздо мягче, словно материнская рука, пытавшаяся успокоить своего ребенка.