— А еще с нами Гвиндо, — заметил Дор, — только он не любитель знакомиться, хотя вас я все равно как-нибудь сведу…
— Если собираетесь бежать, то я с вами, — со всей серьезностью сказала Рейвен, когда познакомились, — не хочу, чтобы мной торговали как какой-то вещью. Лучше пусть убьют при попытке к бегству, чем продадут куда-нибудь на рудники…
— Тебя на рудники продавать не будут, — заметил Дор, махнув рукой своему большому товарищу. Родо этот жест каким-то образом разглядел и, как-то по-детски гукнув, сел рядом, подобрав ноги под себя. От его внешнего вида девушку все еще воротило, смотреть на это искаженное сплошными мутациями лицо без рвотных позывов было очень сложно, но остальные, видимо, привыкли, не проявляя отвращения. Как большой ребенок, этот мутант явно считал Дора за старшего, беспрекословно ему подчиняясь. Продолжая гукать, ткнул пальцем одноглазого в ногу, словно играя, но Дор его остановил одним шлепком по руке. Только после этого Родо окончательно успокоился.
— На рынках рабов значение имеют две вещи, — сказал Дор, — твоя внешность и сила. Либо то, либо то — сочетание вещь довольно редкая, да и внешне не всегда проявляется. Ты, считай за комплимент, девушка красивая. Таких там любят… Уверен, Горлодер хочет содрать за тебя большую сумму., а значит…
— Гарем? — переспросила Рейвен, вспоминая последние слова бандитского главаря, выплюнутые в припадке бешенства. Дор на секунду поднял вверх бровь своего единственного глаза, удивившись такой прямоте, а потом просто молча кивнул. Девушка тяжело вздохнула, стараясь принять такой вариант развития событий. — Не хочу так… лучше бы уж сразу пристрелили…
— Значит, будем пытаться, — усмехнулся одноглазый, — давай тогда к нам. В любом случае, еще один опытный боец нам пригодится.
Рейвен согласилась, и ее отвели к небольшому костерку, разожженному прямо на сыром бетоне. Судя по запаху, в качестве топлива использовали то ли какие-то промасленные тряпки, то ли отходы топливного производства, точнее сказать было сложно. И все же, это был, пусть и вонючий, слабый и дрожащий, но все-таки огонь, возле которого было светло и даже можно было погреть начинающие замерзать ладони. За тем, чтобы пламя не затухало, следил еще один член этой странной компании, которого и представили как Гвиндо. Он оказался не человеком, а серееми, карликом, едва доходящим до половины нормального человеческого роста. Серееми отличались от людей еще и тем, что для дыхания испльзовали не кислород, а азот. Внешне это никак не проявлялось, но в таком помещении, как это, где люди чувствовали себя тяжело и подавленно из-за нехватки кислорода, серееми чувствовали себя превосходно. Азота здесь было даже с избытком. Кроме этого, серееми сильно отличались внешне: короткие и крепкие ножки, толстые ручки, маленькие ладошки с короткими, но подвижными пальцами, практически лысая голова с клочьями грязных белых волос, растущими над слишком большими мясистыми ушами. И, конечно, лицо, напоминающее злобного карлика из детских историй, со слишком большими глазами, толстым носом и треугольными неровными зубками, торчащими сразу за тонкими бледными губами.
Гвиндо оказался специалистом-фармацевтом, захваченным людьми Горлодера в одном из караванов на торговом маршруте. В свое время пожадничал и вместо безопасного перелета на шаттле выбрал более дешевый вариант в виде места в пассажирском грузовике, включенном в состав каравана. Ему «повезло» оказаться там именно в тот день, когда налетчики снова вышли на дорогу в поисках добычи. Из каравана выжили немногие, среди них и Гвиндо, которого бойцы Горлодера оставили себе на забаву, рассчитывая затравить карлика боевыми псами, но потом кто-то из сержантов посчитал, что выгоднее будет его продать. И уже здесь, в плену, прибился к этой компании, быстро завоевав себе уважение умением делать лекарства буквально из всего, что росло вокруг. Пусть они и получались противными, горькими и слабыми, но хотя бы действительно помогали.
— Очень приятно, — проскрипел карлик, пожав руку Рейвен и чуть подвинулся, освобождая ей место у огня, — погрейся, тебе надо. А я ведь был у вас в городе. Все бы хорошо, если бы только не ваши налоги, мелким предпринимателям вроде меня вообще продыху нет, только и успевай, что деньги платить. А еще это ваше взяточничество! Великое Небо! Ни одной бумажки не подпишешь, пока на лапу пяти чиновникам не положишь! Как вы вообще работать можете? — он продолжал ворчать больше для себя, практически не обращая внимания на то, слушает его Рейвен или нет. Тахмира шепотом пояснила, что карлик вообще невероятно ворчлив, он так сбрасывает свое отчаяние, душащее его в плену. Так что ворчал по любому поводу и без повода.
Рейвен быстро привыкла к этой компании, не видя иного выхода выбраться из плена. Из этого подвала действительно не было ни одного шанса сбежать. Единственный вход закрыт стальной дверью и хорошо охраняется, и пробираться пришлось бы только наверх, через множество уровней, забитых подчиненными Горлодера. Был и другой путь — вниз, через систему заброшенных коридоров, куда боялись соваться даже бандиты, и откуда еще ни один из смельчаков, все-таки решивших туда отправиться, так и не вернулся.
Дверь открывалась только в двух случаях. Либо заводили новых пленников, что случалось не чаще, чем раз в три или четыре дня, либо для кормежки. Кормили один раз в сутки бурдой, слишком напоминающей помои, особенно не церемонясь и просто притаскивая огромную лохань, полную густой и жирной массы, противно пахнущей и еще более мерзкой на вкус. Некоторые пленники черпали эту массу руками, загребая двумя ладонями и хлебая, другие приносили свои плошки и, зачерпнув, сколько успели, отсаживались подальше, чтобы им никто не мешал. Первые несколько дней Рейвен даже притронуться не могла к этому, с трудом сдерживая рвотные позывы просто глядя, как ее новообретенные товарищи едят. Ее уговаривали, что есть надо, несмотря на запах и вкус, поскольку хоть какая-то, но поддержка организма, но девушку каждый раз начинало тошнить, стоило только понюхать эту массу, которую бандиты гордо называли «похлебкой».
И все же, в конце концов, голод взял свое. Желудок опустел уже настолько, что, казалось, еще немного, и он сам себя переварит. Переступая через собственное отвращение, девушка все же приняла из рук Тахмиры плошку с этой «похлебкой», стараясь не думать, что туда могли забросить вариться. Вкус невозможно было описать, Рейвен глотала с трудом, борясь с желанием вывернуть желудок наизнанку, но отвращение постепенно сменилось чувством насыщения. Как бы мерзко не было, для пленников это была единственная доступная здесь пища, выбирать не приходилось.
Дни тянулись бессмысленно и однообразно, поскольку в загонах для рабов ничего не происходило, только мучило вязкое томительное ожидание. Люди сидели, спали, ели и испражнялись буквально рядом друг с другом, места для всех банально не хватало, и с каждой группой новых пленников его становилось только меньше и меньше. Рейвен старалась не впадать в апатию, развлекая себя тем, что придумывала новые варианты побега и пыталась изготовить из подручных средств то, что могло бы пригодиться в таких случаях. Конечно, многого здесь не хватало, только куски бетона и несколько металлических обрезков, какие получилось выковырять из обломков рассыпавшейся стены. За несколько дней однообразной работы получилось заточить эти обрезки до относительной остроты так, что при правильно поставленном ударе вполне можно было убить незащищенного броней человека. Спрятав их в голенищах сапог, Рейвен почувствовала себя несколько увереннее, снова вооруженная и готовая к бою. Большая часть ссадин и синяков постепенно сошла, так что девушка чувствовала себя гораздо лучше, обретя прежнюю гибкость и плавность движений. Второй раз она так просто не проиграет.
Все изменилось на пятнадцатый день ее пребывания в плену, когда бандиты Горлодера решили, что пленников у них вполне достаточно для того, чтобы переезд до ближайшего подходящего рынка окупился и даже принес прибыль. Дверь открылась, в загон вошли вооруженные охранники, громко приказавшие всем выходить наружу и следовать за ними. Уровнем выше всех заставили раздеться догола и затолкали под струи водометов, смывавших накопившуюся за время пребывания в плену грязь, пот и жуткий запах, моментально заполнявший любое помещение, куда приводили пленников. Делалось это не из гуманных соображений, а из чисто меркантильного интереса — рабы должны выглядеть как можно лучше, когда их выставят на продажу. А грязные и вонючие пленники, от одного вида которых возможных покупателей будет воротить, вряд ли кому-то особенно приглянутся.