— Думаете, он убивает без конкретной цели?
— Нет, цель у него определенно есть, но… я пока не знаю, какая.
Ганнибал довольно хмыкает и будто невзначай поворачивается к свету — красный полумесяц зубов на мгновение обнажается под воротником рубашки и прячется, словно настоящая луна за тучами. Уилл чувствует, как неведомая сила вытаскивает все кости из его тела. Невыносимо больно. Невыносимо горячо. Доктор Лектер дразнится даже сейчас, когда они обсуждают чужую смерть. Особенно сейчас.
— Думаю, это не последнее убийство. Он не успокоится, пока не покажет миру… что-то.
— Миру?
Уилл ловит взгляд Ганнибала и улыбается:
— Если одного человека можно считать таковым.
========== 8. Таролог ==========
Комментарий к 8. Таролог
Ребятки-котятки, посоветуйте, пожалуйста, учебники по русскому или сайты, где доходчиво объясняют за пунктуацию. Я очень хочу разобраться, но это вот все “запятой нет потому что нет” не откладывается в моей голове. А текст вычитать хочу хоть немного.
— Джек в последнее время сам не свой, — говорит Беверли. Слова получаются смазанными из-за бумажной трубочки, через которую она тянет кофе. Уилл кивает: он и сам не слепой. Но все же Беверли — его подруга; если ей хочется обсудить босса — так тому и быть. Он мог бы рассказать ей о кошмарах, о крови на своих руках — чужой крови, о Ганнибале, но Уилл идет рядом, пьет кофе и кивает. Молчит.
Не только Джека подкосили последние события. Каждый день что-то происходит. Более семнадцати тысяч убийств в год, а сколько остается за рамками статистики? Порошок, который не нашли при вскрытии, вывезенное на пустырь тело, пропавшие без вести люди, «несчастный» случай, подстроенный суицид… Маньяки сидят на верхушке пирамиды и бросаются костями, и когда очередная кость попадает в Грэма, он оборачивается. Смотрит убийце в глаза. Понимает: всех не спасти, но пытается. Даже если не хочет.
— Сегодня ты не здесь, — замечает Беверли. Уиллу нечего возразить. «Здесь» существует слишком условно, чтобы на него полагаться. Уилл постоянно «там» — на грани, дрожащий, слепой, давно утративший контроль. Его сытая, хорошая жизнь вертится, словно волчок на пути в никуда.
— Мне кажется, что-то не так, — шепчет профайлер и добавляет ещё тише: — Со мной. Я заболеваю. Недавно отключился в ресторане, пришел в себя спустя несколько часов.
— Ты слишком много работаешь. Лекции, после которых Джек таскает тебя от трупа к трупу. Ещё и то… — Беверли делает вид, что втянула слишком много кофе. Уилл смотрит на нее с упреком: они знакомы несколько лет, подобное притворство — словно плевок.
— Убийство. Да, я знаю, Беверли. Но это позади. Хоббс позади.
— Что же тогда впереди тебя?
Уилл шумно выдыхает. Они останавливаются возле картинной галереи. Грэм несколько раз предлагал подруге составить компанию, но Беверли, которая ездит на байке, Беверли, которая носит косухи, каждый раз отказывалась. Теперь же Уилл воздерживается от предложения. Если Катц пойдет, вслед за ней — неудобные вопросы. Что же впереди тебя, Уилл, если за спиной убийство? Как ты справляешься со своей болью? Зачем? Почему?
Они скомкано прощаются. Беверли уходит, но ее вопрос остается. Он цепляется за штанину Уилла, словно потерянный ребенок — ни стряхнуть, ни растоптать.
***
Внутри тихо и людно. Уилл оставляет в гардеробе пальто и шарф, а вместе с ними — плохие мысли. По крайней мере, так он думает. Лучшее в подобных выставках — побыть в одиночестве среди толпы.
Профайлер останавливается возле первой картины и давится воздухом. Кровавый рисунок — смазанный, нечеткий, но за красными подтеками будто прячется чье-то испуганное лицо. Ему хочется дотронуться, стереть верхний слой пальцами, а ещё лучше — вырезать картину из рамки и спрятать под пиджак. Желание обладать мешается в нем с желанием созидать, поэтому мужчина прячет руки в карман и отходит на несколько шагов.
Чужие эмоции обтекают Уилла по широкой дуге. Он не получает от них ничего, кроме раздражения. Перед глазами мелькает багровое и красное — оно смотрит с полотен чьим-то развороченным горлом, широкой раной, кровавым кашлем, следом от плети, сквозным выстрелом, царапиной на белой коже. Каждая из картин нарисована кровью. Уилл мысленно цокает: «Какое расточительство», но в то же время ему хочется порезать руку и наложить сверху свежий слой.
Профайлер обводит взглядом толпу. На лицах — всё, от восхищения к замешательству и отвращению. Всё, кроме жажды. Она ворочается и скулит внутри Уилла. Просится наружу. Грэму хочется взять что-то хрупкое и звонкое — например, хрусталь — и раскрошить о чью-то голову. Он жаждет разрушения. Детской, нелепой ярости. Но под рукой нет ни хрусталя, ни ярости. Профайлер медленно ходит от картины к картине, пока не замечает Марго Верджер, пока Марго не замечает его, пока улыбка не наползает на ее изящный рот кровавой тенью.
— Приятный сюрприз, Уилл. Рада встретить ценителя, — женщина протягивает руку для пожатия. На ней кофта с высоким воротом и солнцезащитные очки — типичный набор жертвы абьюза.
Уилл улыбается в ответ, кивает. Ему хочется сказать: «Выставка — дерьмо, я не рад тебя видеть, но если Мейсон вправду такая сволочь, если ты однажды убьешь его, я встану на твою защиту. Только уходи, уходи сейчас и не трогай меня».
— Ты недавно виделся с моим братом, — Марго не умеет читать мысли. — А после он записался к психотерапевту. Выбор кажется мне странным.
— Мы пообедали вместе, он спрашивал о терапии, но не думаю, что мои ответы его удовлетворили.
— Вот как…
— Надеюсь, терапия поможет решить его проблемы. Наверняка у таких влиятельных людей их полно.
Марго тихо смеется. Она подходит к узкому, высокому окну, Уилл неохотно следует за ней. Женщина снимает очки, но лицо ее чистое — ни синяков, ни порезов, только во взгляде плещется страх.
— Мейсону не нужно избавление от пороков. Только благословение. И кажется мне, этот Ганнибал Лектер, этот… психотерапевт может дать моему брату все, что ему нужно.
Уилл молчит долгое время.
— Алана не желает тебе зла, ты же знаешь, — наконец говорит он. Марго неуверенно кивает, страх в ее глазах выходит из берегов и затапливает лицо нездоровым румянцем. — Она рекомендовала Ганнибала, по старой дружбе. И меня его подход более чем устраивает.
— Конечно, — кривится Марго, надевает очки и уходит. Уилл возвращается к первой картине — испуганное лицо на полотне поразительно похоже на лицо Марго Верджер.
***
Уилл Грэм сам ее выбрал. Тяжёлая и холодная, из черного стекла, пробка идеально ложится в его ладонь. Ему хочется многого. Подарить ее Ганнибалу в изящной коробке, перевитой серебряными лентами. Прийти уже с ней — готовым, покорным — и опуститься перед доктором Лектором на колени. Рассказать о ней так, невзначай, во время сеанса, и остаток вечера наблюдать, как темнеют глаза и нервно подрагивают пальцы у его психотерапевта.
Уилл останавливается на втором варианте и — с сожалением — отметает продолжение. Встать на колени, в одной распахнутой рубашке, расстегнуть джинсы Ганнибала, спустить их на бедра вместе с джинсами и взять в рот его член — звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Уилл взрослый мужчина: он знает, как далеки фантазии от реальности, поэтому довольствуется ими с двойным усердием.
Он тщательно моется перед сеансом, разрабатывает задний проход пальцами. В ванной душно, зеркало покрывается каплями влаги, Уилл опирается на него ладонью — холодно, скользко — и едва не падает в оргазм от осознания, что он сейчас делает. Профайлер знает, что пробку нужно нагреть, но ледяная гладкая поверхность жжет огнем при малейшем касании. Это слишком. Ярко, невыносимо. Уилл не разрешает себе прикоснуться к члену. Он поспешно натягивает белье, надевает брюки и затягивает ремень немного сильнее, чем это необходимо.
За чертой города дороги — хуже некуда. Уилл съезжает с шоссе на грунтовую дорогу и чувствует телом каждый камешек. Это злит и возбуждает одновременно, но когда Ганнибал открывает двери, профайлер — образец спокойствия, хоть в рамку и вешай. Он замечает, что погода замечательная для середины марта, спрашивает, как дела у Мейсона — с тихим, жестоким смешком — и садится в неудобное кресло.