Дом небольшой и старый, сквозняки метаются между углами, с потолка свисает паутина. Посреди узкой, темной гостинной человек, привязанный к потолочной балке, истекает кровью. Если сделать фото и перевернуть, то мужчина в ярких одеждах делает шаг, его руки распростерты, в левой зажата белоснежная роза, в правой — палка и узелок, связанный из старой наволочки; голова человека повернута за спину, язык высунут. Но его убили и повесили именно так. Шут, перевернутая карта.
Уилл достает смартфон и ищет значение, улыбка расползается по его лицу быстрее пожара в сухой степи. Непродуманное, дурацкое решение, неоправданный и глупый риск. Грэм аккуратно обходит кровавую лужу и опускается на корточки. Из тела вынули мозг — череп разрезали ровно, черные длинные волосы сбрили и засунули в узелок. В застывшем взгляде — совершенная, запредельная мука.
— Парень-то совсем без мозгов, — фыркает за спиной Прайс. Уилл заставляет себя промолчать, только выразительно смотрит на Джека, и тот рявкает коронное: «Все вон!»
Застывшая кровь похожа на черное зеркало. Грэм смотрит на свое отражение — размытое лицо, темные провалы глаз, блеск на кончиках зубов. Его взгляд цепляется за тонкую светлую трещину на идеально гладкой поверхности. Уилл подцепляет пальцем в перчатке волосок и прячет его в карман. Отходит вглубь комнаты и закрывает глаза. Когда начнется представление, на этот раз он будет готов.
***
— В последнее время у меня проблемы с контролем. В какой-то момент его становится слишком много, и тогда я его теряю, — говорит Уилл и на мгновение пугается собственной искренности.
— Доспех, что вы надели, бывает слишком тяжёлым.
— Да, но я не могу его снять.
Ганнибал касается пальцами щеки, молчит некоторое время.
— Даже когда остаётесь наедине с собой?
— Особенно тогда, — Уилл разрешает себе кривую ухмылку. Ему совсем не радостно. Да, терапия так и должна работать, он наконец рассказывает честно о своих проблемах, но после каждого слова хочется раскрошить лицо Ганнибала в труху. Стереть эту усталую, понимающую улыбку.
Лектер пересекает комнату и останавливается возле книжного шкафа. Его пальцы аккуратно гладят корешки, стирают невидимую пыль.
— Я могу дать несколько советов, как ваш психиатр.
— Или?
Ганнибал хмыкает и вытаскивает наугад одну из книг. Уилл давит в себе желание поменять всю библиотеку его психотерапевта на твердый переплет или хотя бы переставить все книги в алфавитном порядке.
— Или вы можете снять ремень, закрыть глаза и отдать на несколько часов контроль мне.
Уилл мысленно хвалит себя за выдержку — ни смешка, ни нервного вздоха. Он встаёт, медленно снимает ремень — прохладная кожа, ледяное железо — и протягивает Ганнибалу. В каждом его движении абсолютное, королевское спокойствие: я разрешаю позаботиться обо мне, вассал.
По лицу доктора Лектера тоже ничего не скажешь. Удовлетворение? Скука? Может, безразличие? Ганнибал садится на диван и кладет ремень сбоку. В серой водолазке и мятых брюках он не похож на способного покорять, но его голос — вполне:
— Спускайте брюки и ложитесь поперёк.
***
На каждый удар приходится вдох. Ганнибал специально ждет, пока воздух не кончается, и когда Уилл вдыхает — опускает ремень. Конечно, Уилл кричит. Конечно, давится воздухом. Доктор Лектер мог бы усилить удовольствие, но ему хочется заставить Уилла кричать самым нелепым способом. Вдох — удар — крик — вдох — удар — крик.
Ганнибал знает: Уилл плохо переносит боль, но хочет этой боли. Наказывает себя за слабость, словно монах-флагеллант. Упивается жертвенностью. Прекрасное чудовище и жуткий рыцарь в одном лице, подаяние, возложенное на алтарь самому себе. Вульгарность. Красные полосы на светлой коже, подрагивающие мышцы, слезы в уголках глаз. Совершенство.
— Попроси меня, будь хорошим мальчиком, — говорит Ганнибал. Его голос спокойный и хриплый, Уилл выгибается от этих звуков сильнее, чем от ударов. Понимание, что его член пачкает чужие — отвратительные — брюки приносит отдельное удовольствие.
— Пожалуйста, Ганнибал… сильнее, — Уилл едва дышит. Ему хочется — нужно — чтобы ремень ударил резче, тело плотнее впечаталось в чужое, член потерся о жёсткую ткань. Так много. И так мало. Но Ганнибал медлит. Он перехватывает ремень и водит холодной пряжкой по коже. Его пальцы ни разу не коснулись Уилла, в движениях нет ничего сексуального. Это заводит ещё сильнее. Уилл разрешает себе короткий стон, когда холодный металл касается ложбинки над ягодицами, но доктор Лектер сильнее вжимает пряжку в тело, говорит:
— Ужасно, Уильям. Ты возбуждаешься от боли или оттого, что ее дарю я?
Уилл шипит, каждое слово вылетает из него, словно огненная стрела:
— Вы стали слишком самоуверенны в последнее время, доктор Лектер. Потеряли бдительность. На месте преступления нашелся волос. Я его сжег.
— Не понимаю, о чем речь, — удар, вслед за ним — почти невесомое поглаживание холодной ладонью. — Но думаю, ты путаешь ошибки с испытаниями.
Уилл поднимается с колен и быстрым движением натягивает штаны вместе с бельем. Красную пелену возбуждения смывает белое облако ярости. Мужчина не знает, что его злит больше — собственная наивность или чужая беспечность. Возможно, что-то совершенно другое.
— О, так вы проверяли меня на вшивость, доктор Лектер? И как, я прошел испытание?
Ганнибал тщательно вытирает пятно смазки на своих брюках — влажная клякса на уродливо-сером. Он скручивает ремень кольцом, прячет в прикроватную тумбочку и тихо отвечает:
— Уилл, а разве не ясно? Пойдём, я накормлю тебя ужином.
Комментарий к 10. Шут
глава получилась слишком большая, потому что я не хотела разделять последние два куска. возможно, я ее перепишу.
========== 11. Отсутствие страха, желание смерти ==========
Комментарий к 11. Отсутствие страха, желание смерти
сюжета здесь меньше, чем вы можете вообразить. в реальной жизни повторять настоятельно не рекомендую.
— Мог просто сказать, что я дурак. Незачем было дергать несчастного актера.
Ганнибал широко улыбается, бормочет: «Какая пошлость, мистер Грэм». Он ловко расставляет тарелки (белый, почти прозрачный фарфор с золотой каймой) и столовые приборы (изящный тонкий узор на блестящем серебре).
— Это подарок, — объясняет он, видя недоуменный взгляд Уилла. Грэм ухмыляется, кивает.
— Столовый сервиз — прекрасный подарок, — Уилл вертит в руках вилку и борется с искушением воткнуть ее в ладонь. — Но не настолько, как мертвый человек и ваше доверие, доктор Лектер.
Ганнибал опускает взгляд, но Уилл все равно замечает, как в его глазах разгорается нечто древнее, жуткое, почти невыносимое. Огонь, на котором приносили жертвы языческим богам, огонь, в котором сжигали еретиков и пленных в концлагерях. Эти глаза — глаза дьявола, жестокие, совершенные. Глаза человека, получившего бесценный дар.
Уиллу хочется вдавить их пальцами в череп, хочется облизать, вырвать с корнем и спрятать в самую красивую баночку. На мгновение ему кажется, что лицо Ганнибала сменяется маской — черной и гладкой, но в следующую секунду маска обрастает шерстью, сквозь череп пробиваются острые блестящие рога. Звон в ушах заполняет голову и превращается в черные, мельтешащие точки. Они танцуют под веками, копошатся в мозгу — и горят, горят невыносимо ярким пламенем.
— Уилл? — чьи-то руки касаются лба, держат за челюсть, пробуют пульс. Невыносимо холодные пальцы щупают пылающую кожу, гладят идеально выбритую щеку, расстегивают несколько пуговиц на рубашке. — Уилл, ты меня слышишь? Что… ты видишь?
Голос у Ганнибала — с легким налетом беспокойства. Вопросы — глупее некуда. Уиллу не хочется отвечать, ему хочется зарыться носом в пустоту и сумрак, только бы эта невыносимая боль, бесконечная слабость утихли.
Ему кажется, что время и пространство текут сквозь него быстрым, горячим потоком. Когда Уилл открывает глаза, вокруг смыкаются серые стены, из окна льется чернота весенней ночи. Ганнибал сидит рядом на стуле и чистит ружье.