— Я же не дикарь — есть сырое мясо, — смешок касается уха. — Но для тебя могу сделать исключение, Уильям.
Что-то хтоническое, жуткое внутри Уилла отзывается на эти слова. В мире полуночных чудовищ, монстров из-под кровати подобные признания значили бы много, но мир, в котором каждое утро рождается солнце, выбрасывает их за ненадобностью. Но Уилл все же чувствует что-то сродни благодарности — он подается вперед и вцепляется зубами в плечо Ганнибала. Жесткая кожа куртки скрипит во рту, чужое дыхание обжигает затылок.
Дальше все происходит быстрее выдоха. Ганнибал сжимает челюсть Уилла, заставляя разжать зубы, а затем целует — жестко и коротко. Уилл довольно фыркает, приподнимается на сидении, а Ганнибал быстрым движением спускает его брюки вместе с трусами на бедра. Удовольствие Грэма состоит из контрастов: холод стали и кожи байка против жара стали и кожи доктора Лектера.
Ганнибал касается его члена большим пальцем, больно сжимает в кулак одной рукой, второй — прижимает нож к артерии на бедре.
— Ты бы хотел, чтобы я вспорол тебя, хотел бы знать, что внутри есть хоть что-то, достойное жизни.
Уилл выгибается, когда палец задевает головку, когда нож надавливает сильнее.
— Не меня, — он дергает бедрами навстречу касанию. — Но я бы хотел наблюдать, как ты убиваешь человека.
— Только наблюдать? — Ганнибал касается ножом губ Уилла, и Грэм послушно облизывает лезвие, кислое от его крови и пота. — Мне казалось, твои намерения были ясны в прошлую нашу встречу.
Уилл выпускает лезвие изо рта — тонкая нитка слюны, смешанной с кровью, тянется от кончика ножа к подбородку. Он касается члена Ганнибала через джинсы, но доктор Лектер не возбужден. Точнее возбужден, но не так. Древняя, неутолимая жажда плещется в его глазах, распирает изнутри тело — это как невыносимо яркая тьма, почти осязаемое насыщение. Уиллу кажется, что секс только опорочит жажду — это подстегивает его быть смелее, развязней.
Он расстегивает молнию, спускает джинсы и трусы на бедра. Курчавые волоски с проседью, толстый, необрезанный член, мышцы бедер, которые сокращаются в такт прерывистому дыханию — это не то, о чем мечтал Уилл, но то, что ему почти необходимо. Рука, сжимающая нож, рука, сжимающая его член, губы, зубы, язык, терзающие кожу. Ганнибал ласкает его грубо, почти жестоко, Уилл же облизывает пальцы и начинает с осторожных касаний.
— Да, я бы хотел убить человека. Но только одного.
— Часто аппетит приходит во время еды.
— У меня нет проблем с аппетитом, — вверх, прокрутить кулак, вниз. Уиллу кажется, что от слов у Ганнибала встает быстрее, чем от действий. — Мейсон Верджер. Я бы скормил его свиньям. Но прежде вырезал бы для тебя самый лучший кусок.
— Очень хорошо, — Ганнибал вторит его движениям, только быстрее, сильнее, резче. Боль мешается с удовольствием и течет по венам полноводной рекой. — Я хочу его сердце. Я потушу его в пиве, под имбирным соусом.
— Я… не люблю имбирь. Выбери другой рецепт.
Ганнибал шипит и скалится, его член дергается в руке Уилла — темный, пульсирующий, невыносимо горячий. Капля смазки выступает на головке и скатывается Уиллу на пальцы.
— Хорошо. А теперь опустись на колени.
Уилл неуклюже соскальзывает с байка и подтягивает брюки. Он все еще возбужден, все еще заинтригован, но холод леса понемногу берет его тело в тиски. Пот и кровь стягивают кожу липкой пленкой, порезы начинают саднить. Когда он берет член Ганнибала в рот, дискомфорт только усиливается. Но стоит поднять взгляд — черная фигура на фоне глубокой синевы ночного неба, на фоне скрюченных пальцев ветвей и сверкающих созвездий; у фигуры нет ничего, кроме черноты и пронзительных провалов глаз. Словно землетрясение, которое разделило мир надвое и открыло врата в преисподнюю. Ганнибал моргает — под ресницами прячутся все дьяволы. И тогда Уилл тоже закрывает глаза.
Он чувствует мерную пульсацию чужой плоти на языке, сплетение вен, гладкость горячей кожи, горький привкус — Ганнибал много курит — мускусный запах тела, грохот дыхания над головой. Слишком много. Слишком ярко. Ощущения хватают его за горло вместе с рукой доктора Лектера, сжимают волосы на затылке и шепчут: «Уильям, я знаю, ты можешь глубже».
Когда хватка на шее ослабевает, Уилл отстраняется. Он смотрит на Ганнибала ошалевшим взглядом и пытается вспомнить, как это — дышать. Доктор Лектер касается его щеки, вытирает слюну с припухших губ и — Уилл может поклясться, что ему не показалось — улыбается самой жестокой из возможных улыбок. Самой восхитительной.
Уилл дразнится. Он заглатывает только головку, обводит ее языком по кругу, щекочет уретру. Ганнибал дергает бедрами навстречу ласке, но Уилл только смеется, рождая горлом вибрацию. Он добавляет руки, когда взгляд доктора Лектера становится совершенно диким; прокручивает кисти в разные стороны — синхронно, медленно наращивая темп. Уилл то сжимает, то ослабляет хватку губ, облизывает уздечку, отрывается на секунду, чтобы провести влажными губами по головке, чтобы взглянуть на Ганнибала — растрепанные волосы, несколько слезинок в уголках глаз, облачко пара, скрывающее губы и заалевшие щеки.
Он убирает руку за мгновение до того, как Ганнибал кончит, второй пережимает член у основания. Иллюзия контроля заставляет опавший член Уилла вновь дернуться. Он прикасается к себе — резко и быстро, как это делал Ганнибал, а затем впивается ногтями в чужое бедро — боль льется осязаемым потоком, оседает на кончиках пальцев.
Доктор Лектер цедит сквозь зубы ругательства, Уиллу хочется, чтобы так шептали его имя — с яростью, вожделением. Он давит ногтями сильнее, пока с губ не срывается тихое, предупреждающее: «Уильям». Грэм разжимает хватку лишь для того, чтобы сильнее впечатать пальцы в кожу; он заглатывает член насколько хватает дыхания — пары движений достаточно, чтобы вязкая горькая жидкость выстрелила в его горло. Уиллу нужно на несколько движений больше, чтобы кончить: Ганнибал тянет его за плечи, заставляя подняться, хватает за горло и целует — глубоко, вылизывает языком остатки семени с губ и языка. Он перехватывает ладонь Уилла на члене и сжимает до боли.
Оргазм накрывает Уилла, когда воздух заканчивается, когда боль становится невыносимой, когда лицо Ганнибала сменяется черной, окровавленной маской. Оскал превращается в гримасу, улыбку, скорбный лик с невыносимой скоростью. Гудит пространство. Воздух дрожит и пылает. Чей-то хохот сотрясает землю. Рога — стальные, звенящие — закрывают деревья, небо и весь мир. Они пронизывают тело и рассыпаются на мельчайшие зеркальные осколки. В каждом Уилл видит не свое лицо.
***
Уилл чувствует боль. Она сидит огромным зверем на веках, давит на кости. Он едва разлепляет глаза — вокруг филигранное кружево ветвей, выше — серое полотно небес. Бледный шар солнца дрожит на горизонте, почти скрытый от мира за исполинами деревьев.
После боли приходит отвращение. Гнилые прошлогодние листья липнут к пальто и брюкам, ботинки покрыла серая корка грязи. Уилл едва поднимается на ноги — тело будто из глины вылепили. Он чувствует холод каждым дюймом плоти, а ещё — жар. Внутри словно разожгли огромный костёр, который не греет, но жжёт.
Уилл достает из кармана пальто телефон, включает GPS. Лес оказывается старым парком в нескольких милях от дома. Вокруг ни следа машины или мотоцикла. Деревья не помнят Ганнибала Лектора, мёрзлая земля — тоже, но тело Уилла — вполне. Грэм запускает руку под рубашку — порезы чистые; тонкие розовые линии на белом полотне не образуют рисунок, лишь хаос. Нож валяется рядом — блестящий, безликий. Если проверить, на нем окажутся только отпечатки пальцев Уилла.
Грэм прячет нож в карман и уходит, не оглядываясь. Когда лес остается позади, сознание Уилла едва теплится. Огонь превращается из огромного костра в пожар, способный уничтожить леса Амазонии. На мгновение Уиллу становится страшно: если он упадет в эту серость асфальта, то больше никогда не поднимется. Жар испепелит его, холод превратит одежду в смертельный доспех.