Понимание расцветает на лице Ганнибала, словно чертополох — цветы, колючки, все вразнобой. Он встает и уходит на кухню — хлопает холодильник, шипит банка с пивом, громкие глотки катятся, словно булыжники. Когда доктор Лектер возвращается в комнату, в его взгляде сверкает вызов — попробуй, скажи мне, как это непрофессионально. Он с разгону плюхается в кресло и протягивает банку с пивом — жестяные бока мягко блестят от влаги. Уилл отрицательно машет головой и возвращает Ганнибалу взгляд, полный мрачного веселья. «Если он еще и закурит свои дрянные сигареты, я придушу его собственными руками! — думает профайлер. — Но если не закурит — я буду даже разочарован».
— Да, вы правы. И раз мы уже отбросили условности, — рука Уилла чертит неровный круг в прохладном воздухе. — Давайте перейдем к делу.
***
Всю дорогу домой Уилл не может выбросить из головы образ Ганнибала — ветер растрепал нелепую укладку, прямоугольник света вычертил острыми углами и рваными линиями фигуру, сотканную из тьмы. Ганнибал вышел проводить его и остановился за порогом. На улице разыгралась метель, но он не спешил закрывать двери: вытащил из кармана сигареты, закурил — вспыхнула и угасла красная точка. Уилл замер возле машины, пальцы свело в невыносимом желании — закурить тоже, но он избавился от этой привычки лет десять назад, глупо начинать снова. Он хлопнул дверцей машины громче обычного, забыл стряхнуть снег с ботинок и уехал так быстро, как только смог оторваться взглядом от губ, сжимающих сигарету, тонких нитей дыма, почти невидимых на фоне снега.
Алана спрашивает: «как все прошло?», но отвечать нет ни сил, ни желания. Уилл пожимает плечами, скомкано рассказывает, как из-за метели едва не сбил оленя, что выбежал на дорогу, и отправляется в кабинет — прочь от мягких рук и улыбок, прочь от вопросов, на которые каждый ответ — ложь. Он закрывается в кабинете, словно в крепости, и принимается за поиски. Статьи, криминальные сводки, желтая пресса — к черту разборчивость! — но находит едва ли не меньше, чем месяц назад. Можно, конечно, надавить на Алану — она точно что-то знает о Ганнибале, но тогда начнутся вопросы.
Уилл закрывает глаза и пытается вспомнить их встречи до мельчайших деталей. Что-то не так. Словно мозаика, которой не хватает последнего фрагмента, склеенный на скорую руку витраж — ни пользы, ни изящности. Рядом с Ганнибалом эмпатия Уилла будто бьется о зеркальные стены — эмоции доктора скрыты за семью замками, но зачем? Неужели ему все же есть что скрывать?
========== 3. Сделка ==========
Комментарий к 3. Сделка
у меня на днях нашли опухоль в голове (девочки, регулярно сдавайте анализы и ходите к врачам), и я все ещё пытаюсь понять, как жить дальше, поэтому эта глава немного сумбурная. Прошу извинить. В следующей будет больше динамики и больше о Ганнибале.
Он засыпает за столом, и на утро все тело ломит. Хрусткая тишина встречает сразу за дверью. Уилл выгуливает Хуана, пьет на ходу кофе, переодевается в шерстяной костюм темно-серого цвета, но все равно чувствует себя несобранным. Лекция на восемь тридцать, в полдень — бранч с Аланой и ее друзьями, после — пустота, холод, мрак, тишина безмолвного дома.
На лекции Уилл рассказывает об убийстве — своем убийстве, господи прости — и студенты едва не впервые внимательно слушают. На губах дрожит: «я потерял контроль», но Грэм рушит эту конструкцию, создает новую, правильную.
— Гаррету Джейкобу Хоббсу нечего было терять — он дошел до черты, когда исчезают страх и сожаления. Такие преступники опаснее всего.
Кадры мелькают за спиной профайлера; красное, чёрное, жёлтое жжет кожу сквозь хлопок и шерсть. Казалось бы, картинка из проектора неспособна издавать шум, но гул нарастает, сначала едва уловимый, затем огромный и алый, как рычание горна. Уилл оборачивается и видит смерть. Глаза у его смерти белёсые и туманные, рубашка украшена кровью и пулями. Уилл принимается считать, но кто-то заходит в аудиторию, кто-то говорит: «все вон!», и пространство заполняют поспешные движения, смерть отступает.
— Здравствуй, Джек.
— Уилл, — Кроуфорд подходит ближе, окидывает цепким взглядом фото с места преступления: рога на деревянных стенах, блеск и шероховатость крови — поверх. — Зеллер и Прайс ждут. Мы надеемся, ты сможешь прояснить еще что-то.
«Хотя бы что-то» — говорят глаза Джека, и Уилл не смеет им перечить.
Прохлада и белизна успокаивают. Уилл склоняется над телом, втягивает сладковатый воздух сквозь сцепленные зубы и закрывает глаза.
***
— Как ты? — голос Марго — отрава и мед. Девушка сидит непозволительно близко, спрашивает участливо, но каждая ее улыбка, каждый взгляд — для Аланы. Уилл чувствует себя лишним; он сдержанно отвечает: «все в порядке, спасибо», заказывает еще один кофе и отгораживается от них молчанием.
Позже кто-то спрашивает: «как ты справляешься?» Глупый вопрос. Уилл делает всё что угодно, только не справляется. Ему снятся залитые голубым светом комнаты, гулкие коридоры и высокие потолки; на каждой поверхности — гладкой, шероховатой — отпечатки зубов и пальцев. Следы пуль говорят речитативом, но на чужом, забытом языке. Уилл обводит пальцем каждую вмятину — на коже остается кровь и штукатурка, а затем слизывает.
Он знает, какая на вкус человеческая кровь и плоть — у маньяков аномальная тяга к каннибализму; профайлер не раз трогал свежее мясо руками убийцы, нанизывал на вилку кусочки плоти и отправлял в — чужой, свой — рот то, что когда-то было человеком. Но теперь кровь другая. Она сладкая и гнилая, она поет и шепчет, ведь между ними нет посредника, убийцы, на место которого себя ставит Уилл. Кровь на его руках, на его теле. Кровь принадлежит его жертве. Она восхитительная на вкус.
Утро встречает Уилла неизменным молчанием. Его никто не донимает вопросами, не требует работать лучше, не ждет улыбок и любезностей. Уилл выходит из дома навстречу чужой боли. Боль обтекает тело — пустой сверкающий доспех — и стремится дальше, оставляя после себя горечь. Уилл чувствует, как злость выплескивается из водителей в пробке, как усталость вытекает из официантки в кафе, куда он изредка ходит завтракать; как горит любопытство в женщине, состоящей из всех оттенков красного. Она сидит через столик от профайлера — губы то и дело сжимаются вокруг железной трубочки. Белые зубы сверкают на фоне алой помады, кудри дрожат вокруг острого лица. Уилл копается в памяти, пока не вспоминает: журналистка, постоянно вертится возле мест преступления. А теперь, после смерти Хоббса, Уилл и сам — место преступления. Приманка для стервятников.
Он подзывает официантку и расплачивается за кофе. Выходит на улицу и удивленно хмыкает: за стеклами и кирпичами — зима, а он будто забыл об этом. Мелкие снежинки кружатся в ледяном воздухе, мир делится на черное и белое. Красота расчерченных белизной улиц падает на Уилла тяжелым, влажным одеялом, становится неуютно. Он дожидается, пока журналистка выходит из кафе — звякает колокольчик — и оборачивается к ней.
— Здравствуйте, Фредди.
— Мистер Грэм, — девушка кивает — ее кудри делают аккуратный кульбит и падают медной стружкой на терракотовое пальто. — Пройдемся?
Уилл качает головой.
— Прошу извинить, но я очень щепетилен в выборе компании.
— Правда? — журналистка догоняет его, ее рука тянется к плечу Уилла, но замирает в воздухе. Девушка подходит ближе, смотрит снизу вверх и щурится. — Вы имеете ввиду убийц, маньяков и нелюдимого психиатра, которого сначала задержали, а потом отпустили?
Под ногами что-то трескается. Уилл удивлённо опускает взгляд — серебристая пленка льда на крошечной луже превращается в битое стекло. Он стряхивает воду с ботинка, раздвигает губы в улыбке, открывает рот, чтобы сказать что-то, но сдерживается. Скажи он хоть слово — эта умная, раздражающая женщина использует его против. Поэтому Уилл разворачивается и уходит — молча.