— А это была клевета?
Алана молчит долгое время. Уиллу кажется, что она уже не ответит — тогда он сможет сделать свои, поспешные, выводы, но Алана допивает вино, вертит в руках пустой стакан и продолжает:
— Не знаю. Ганнибал никогда не любил простых пациентов. Он им помогал, да, но по-своему… Нельзя сказать точно, он ли подтолкнул своего пациента к нападению, или тот с самого начала был деструктивным, а доктор Лектер не успел или не захотел вовремя это отследить. Мне хочется верить, что второе, все же… мы были почти друзьями.
Уилл прячет раздражение за мягкой улыбкой. Что-то не сходится. Ганнибал не похож на человека, который будет помогать своей бывшей студентке по доброте душевной. Алана не похожа на человека, который будет взывать к чьим-то чувствам спустя долгие годы. Уилл не похож на человека, который позволит себе поверить в подобную ложь. В итоге они сплетаются в тугой змеиный клубок — не выпутаться — и медленно катятся в преисподнюю.
— Почему тогда после скандала он отошел от преподавания, а не от врачебной практики?
— Это сложно.
Уиллу хочется крикнуть: «Нет, все просто», хочется уйти от этого разговора, от этой женщины, но он разливает вино по бокалам и ждет. Комната становится тесной. Цветы пахнут слишком резко, воздух пересушен, старинные настенные часы громко тикают, стужа и ветер сотрясают дом. Все вокруг — слишком, и это «слишком» налипает на Уилла жирными хлопьями пепла.
— За несколько месяцев до этого убили девушку, я не помню, как ее звали, но она тоже была студенткой Ганнибала. Кто-то связал эти события, поползли слухи. Знаешь, как это бывает. Охота на ведьм. Ничего не доказали, а маньяка поймали спустя несколько месяцев — он убил еще двоих. Но Ганнибал бросил преподавание. Оно ему все равно не приносило радости.
Хуан скулит под дверью, и Уилл впускает его. Они с Аланой поочередно гладят его за ушами, и на несколько минут что-то древнее и забытое воскресает из обломков и соединяется вместе. Грэм вспоминает, что это Алана подарила ему собаку на их первую годовщину. Лучший подарок в жизни. Хорошо, что они не завели детей. Хорошо, что не возложили на эти отношения слишком много надежд. Но все же Хуан радостно гавкает и убегает на свою лежанку, и то зыбкое, нежное, что срослось воедино несколько минут назад, разваливается.
— До преподавания Ганнибал работал хирургом в Европе, писал научные работы, читал открытые лекции. Но переехал сюда…
— У него кто-то умер, — Алана поднимается с кресла резким, слитным движением, сжимает ножку бокала сильнее необходимого и смотрит на Уилла так, будто видит его насквозь. — Спроси сам — уверена, тебе он расскажет.
***
— Мы нашли его, — голос Джека в телефоне звучит набатом. Уилл отодвигает смартфон и кривится — семь сорок утра. Иногда ему кажется, что Джек живет на работе, рыщет пустыми коридорами, создавая среди ночи гулкое эхо. Личное привидение ФБР. Сторожевой пост у врат ада.
— Мне подъехать прямо к месту?
— Нет, мы еще ждем сурдопереводчика и психолога. Жду в кабинете через час.
Джек никогда не прощается. Уилл думает, что ни разу за десять лет не опоздал на работу — и ради чего, чтобы босс звонил и напоминал, что нужно приехать вовремя? Нелепость. Он оставляет завтрак нетронутым, берет ноутбук и выходит в холодное серое утро.
Кабинет Джека встречает его громкими спорами. Конечно, они не имеют права заваливаться домой к подозреваемому без ордера. Конечно, Кроуфорду всегда было плевать на подобные формальности.
— Пока мы дождемся ордера, он ещё одного убьет и оставит свое кровавое послание! Вы видели статьи? «Маньяк расчленяет очередную жертву, а что делает ФБР?» — ревёт Джек. Его большие кулаки сжимаются сильнее с каждым новым словом, пока все помещение не заполняет отчаянная ярость.
Уиллу нравится наблюдать. Во время чужих перепалок он становится островом, черепахой, на спине которой держится мир. Когда ему удается взять контроль над собой, чужие эмоции перестают быть мухами, которые бесконечно кусают его мозг. Кто-то назвал бы это энергетическим вампиризмом — пускай. Уиллу нравится, как перекатываются звуки в слове «вампир»; клыки, длинные волосы, капли крови на губах — ему бы подошло. Особенно кровь.
Профайлер стряхивает свои мысли, словно пепел. Джек злится, Беверли чувствует усталость, Зеллер — негодование. Уилл же не чувствует ничего. На короткое мгновение чужие эмоции заполняют каждую брешь его сознания, заделывают пустоты, лепят новый доспех поверх старого, слабого тела. Не быть собой так легко и так спокойно, но Джек оборачивается, Джек говорит: «Ты там заснул, Уилл? Выпей чертов кофе и поехали!»
***
— Когда-то у меня был прекрасный нюх, но я угробил его сигаретами. Ни о чем не жалею, — Ганнибал выдыхает дым в сторону, но ветер подхватывает часть и бросает Уиллу в лицо. — Иначе сейчас бы я чувствовал, как ваша рубашка пахнет потом и чужим отчаянием. Проходите в дом, я скоро присоединюсь.
Уилл остается. На месте пересечения света фар автомобиля и света из окон стоит доктор Лектер — взъерошенный, с белым угольком сигареты в зубах. На нем черная футболка и потертые на коленях джинсы, из приоткрытой двери доносятся нескладные звуки музыки. Сегодня не день сеанса. Они не договаривались о встрече заранее, но на часах пять часов дня, среда — мистер Грэм уезжает сразу после задержания, контролирует каждый вдох и выдох, пока не сворачивает на знакомую грунтовую дорогу. Ганнибал, кажется, не удивлен.
Морозы медленно отступили, зимняя тьма убавила насыщенность — сумеречная чернота уступила место серости. Так и в сердце Уилла: острая жажда сменилась тупой, ноющей нежностью. Ему хочется подойти ближе и выдрать из чужого рта сигарету, сказать: «Отвратительная привычка» и втоптать окурок в снег. А вместе с ним — и свое облегчение при виде этого человека.
— Угостите меня ужином, доктор Лектер, — говорит Уилл, когда Ганнибал докуривает и возвращается в дом.
— Хорошо. После сеанса. Но вынужден напомнить, что это неэтично, — клубы пара вырываются изо рта Ганнибала вместе с улыбкой. Кожа на его голых руках покрыта мурашками, на футболке белеет пятнышко от дезодоранта. «Зимняя свежесть», — кривится Уилл, следуя за этим запахом в прихожую, а затем в приемную.
Уилл пересказывает историю вкратце, затем возвращается назад и дополняет ее деталями. Слова вылетают из его рта, словно стрелы. Вот он едет с Джеком и Беверли в машине — джип подпрыгивает на неровной дороге. Вот они останавливаются возле старого дома — известь на стенах изъедена дождями и ветром, дорожку замело — и медленно выходят из машины. Тела натянуты, оружие жжет пальцы. Вот Майкл выходит из дома — двери скрипят в поразительной тишине утра — и улыбка на его лице вянет. Он не любит гостей. Не хочет внимания. Мужчина спотыкается и пятится; зигзагообразный шрам яркой молнией сияет на его щеке, затекает под высокий воротник кофты.
Он ничего не отрицает. Губы дергаются, словно у рыбы, выброшенной океаном, но ни один звук не покидает рта. Мотоцикл стоит в сарае, скрытый серым брезентом; на колесах невооруженным глазом видны кровавые ошметки. Уилл натягивает латексные перчатки и опускается на колени. Он касается холодной стали корпуса, и мир оглашается криком.
«Р-руки п-прочь!» — кричит Майкл и бросается в сторону Уилла. Грэм отшатывается, теряет равновесие и валится лицом в пыль, снег и кровавые пятна. Дальше все происходит быстрее, чем он делает вдох. На Майкла надевают наручники и уводят, медэксперты обступают гараж, словно мотыльки лампу, Уилл отряхивает брюки от пыли, а свое достоинство — от унижения, но получается плохо. Только Джек выглядит — почти — довольным.
Кабинет допроса звенит белизной, словно колокол. Голос сурдопереводчицы громкий и бесцветный — он делает ситуацию жутко нереальной: «Это случайность, я не хотел убивать его, не хотел. Он выпрыгнул под колеса, так много крови было, а если кровь, то человек не жилец поди уже. Я же объяснил всем, что не хотел. Мне жаль, мне так жаль». — «Вы убили четырех человек». — «Нет! Это неправда! Я объяснял. Это не убийство. Нет…»