— Главное добавить побольше воды, — защебетала Габриэль. Она послюнявила палец и поддела со стола занозу. — Когда-то я смотрела, как вымачивают эту траву, и вроде бы слышала, что она может защитить от колдовства.
— М-м-м, кто знает.
Зена отставила кружку, прошла через комнату и упала на скамью, откинувшись к стене и положив ноги на край стола.
— Ну, дошли до чего-нибудь? Или все еще размышляете?
Габриэль пожала плечами:
— Эпикаста помогла мне вспомнить название. Это полынь. А в одной из легенд о Цирцее говорилось… Дай-ка подумать, — она на минутку закрыла глаза и вдруг улыбнулась: — Ага! «Горечь серебряной полыни разлилась по его телу; даже чары Цирцеи не могли вынести ее и отступили прочь».
Зена скосила глаза:
— Так-так. Это та самая трава?
Габриэль виновато улыбнулась и развела рунами:
— У этого растения не меньше трех имен. С травами везде одна и та же история. В каждой деревне их называют по-своему.
— Это не главный их недостаток, — вмешалась знахарка. — Иметь дело с полынью не проще, чем с валерианой или маком. Малейшая ошибка — и твой пациент мертв.
— Да нет, не так уж это сложно, — запротестовала Габриэль. — Я всегда смотрела, как мама ее варит.
— Стоп-стоп-стоп! — перебила Зена. — Вы, наконец, объясните мне, в чем дело?
Габриэль взглянула на Эпикасту. Та переводила глаза с девушки на воительницу.
— Ну, хорошо, — сдалась целительница. — Полынь растет на опушках. Это красивое растение с серебристыми листьями, ее стебли сильные и грубые. Собирают все, кроме цветов и старых стеблей: из листьев готовят чай, а молодые стебли мелко рубят и вымачивают несколько дней. А потом смешивают их с чем-нибудь безвредным, но очень ароматным, так как трава просто невыносима на вкус, — Эпикаста принялась загибать пальцы, перечисляя все самое важное. — Нельзя слишком долго держать листья в воде, нельзя заливать их кипятком, нельзя оставлять листья в отваре, — девушка замолчала и нахмурилась, — и, разумеется, настой нельзя выпаривать, хотя некоторые глупцы пробовали.
— Почему нельзя выпаривать? — поинтересовалась Габриэль.
— Получишь напиток раз в десять крепче вина. По-том увидишь чудищ и красные пятна и будешь думать лишь о том, как бы глотнуть еще отвара. В конце концов, это убьет тебя — сгниешь изнутри.
— Мерзко, — подала голос Зена. — А если быть поосторожнее?
— Предупреждаю, — честно ответила Эпикаста, — личного опыта у меня нет, а сведения моей бабушки относятся к тому времени, когда я играла в куклы. Ошибка может стоить жизни, вот и все, что я знаю.
Зена молча смотрела на целительницу. Та тяжело вздохнула:
— Придется послать весточку в Илиан, если полынь действительно защищает от чар, моя бабка скажет об этом. Ее часто подводят ноги, но не голова.
Четыре дня спустя Габриэль и Эпикаста выбрали к северу от деревни место для костра. Неизменный западный ветер должен был относить ужасную вонь прочь от полей и жилья. Здесь они собирались варить зелье. Сын Юмаюса и еще несколько мальчишек день напролет таскали из леса бревна и сучья, — чтобы вымочить столько травы, требовалось много нагретой воды. К полудню подошли женщины с Нионой во главе. Они несли полные корзины толстых ветвей, подрытых пушистыми серебристыми листьями. Женщины быстро удалились: об ужасном запахе, идущем от кипящего отвара, знали многие, Габриэль посмотрела на кучу стеблей у своих ног:
— Ну, с чего начнем?
Эпикаста уселась на землю и развернула присланный бабушкой свитой:
— Надо развести костер и приниматься за обрывание листьев. Я пока прочитаю способ приготовления еще разок.
— Так мы сделаем вдвое меньше ошибок, — весело согласилась Габриэль и потянулась к ближайшей корзине. Целительница схватила ее за руку и серьезно посмотрела Габриэль в глаза:
— Ошибок делать нельзя. Я это уже говорила.
— Брось! — девушка опустилась на колени рядом со знахаркой и похлопала ее по руке. — Я знаю, за что мы взялись, и, поверь, буду предельно осторожна. Только мне гораздо легче работать. Когда обстановка не такая мрачная. В таком случае я даже ошибаюсь реже.
— Извини…
— Ну что ты, не стоит извиняться. Читай, а я примусь за листья.
Тем временем Юмаюс, стоя за прилавком, раздавал вино, воду и сушеные фрукты женщинам и немногим уцелевшим юношам. Работники только что воротились со двора, где вся деревня молотила пшеницу. Изифь вылила остатки похлебки в миску воительницы и отнесла котел на кухню. Вернувшись, она подождала, пока все разойдутся, и пренебрежительно фыркнула: