Взгляд царицы скользнул куда-то вперед и остановился на широком ложе. Глаза Пенелопы были отсутствующими, но улыбка, озарившая ее лицо, сделала ее на двадцать лет моложе.
— О музыке, — мечтательно произнесла царица. — Нам нравились забавные истории, которые пели странники. Трагедии мы не любили — они слишком печальны. А еще мы поднимались на гору. Сейчас ее скрывает ночь. Там высокие травы, душистый воздух и оттуда открывается вид на материк. Мы брали с собой еды на целый день, затевали шутливые споры. О цветах, откуда они родом и почему такие красивые; об облаках, о небе, о рыбах. Нам нравилось думать обо все на свете. Я рассказывала ему, какой бог оберегает цветок, или реку, или птицу, а он только отмахивался. Говорил, что можно выдумать сколько угодно богов, а цветку все равно нужны земля, дожди и пчелы. А если боги все будут делать самолично, у них больше ни на что не останется времени. Он был ужасно непочтителен к ним. Ах! — опять вздохнула Пенелопа, но на этот раз она была счастлива. Ее потеплевший взгляд вновь скользнул по Габриэль. — Спасибо, дорогая. Ты столько для меня сделала! Ты помогла мне снова почувствовать себя счастливой.
— Но я же ничего не сделала, — возразила Габриэль.
— Ты выслушала меня. Немногие умеют слушать так, как ты. Это чудесный дар, — царица подняла глаза. В покоях появилась Зена. Она бесшумно прошла через комнату и опустилась на одно колено перед царицей. Так она могла говорить тише.
— Вокруг дворца нет охраны, — сказала воительница. — По крайней мере, на этой стороне. Похоже, большая часть воинов веселится у костров и палаток.
Царица кивнула:
— Военачальник… Драконт… сказал, что если мои люди не будут путаться под ногами, он придержит своих вояк, меня и моих служанок не потревожат. Иногда по ночам здесь ходит часовой, но Драконт говорит, это ради моей безопасности, — плечи Пенелопы задрожали.
Воительница взяла ее за руку:
— Мы обязательно найдем выход. Его не может не быть.
Вошел Телемах, Зена поднялась. Паренек расправил плечи, глаза его сияли. Воительница обернулась к нему и покачала головой; царевич сник. — Останься здесь. Мне ты понадобишься позже, а вот матери ты нужен.
— А ты не…
— Я дала слово. Но к Драконту я пойду одна, — Зена перевела глаза на Габриэль. — Ты тоже останешься здесь.
— Но я не хочу!
— Габриэль, солдат Драконта ты тоже не хочешь встретить, правда? Побудь здесь.
Зена бесшумно прошлась по комнате и напряженно прислушалась, прижав ухо к тяжелой резной двери. Она вздернула брови: изнутри дверь закрывалась на массивный засов. Судя по всему, она была укреплена очень давно. Зена пожала плечами, отодвинула засов и обернулась. Все трое смотрели на нее, не отрываясь. Воительница бросила многозначительный взгляд. Телемах подошел к двери и, выпустив воительницу, снова задвинул засов.
— Одиссей сам повесил эту дверь, когда привез меня на Итаку, — объяснила Пенелопа. — Это придавало мне уверенности. Представь только: совсем юная девушка, проделавшая трехдневный путь через море, одна, без семьи, в чужой стране, рядом молодой царь, которого она едва знает… Мы часто шутили над этим засовом, даже после того, как родился Телемах. Я сохранила его просто как память. Никогда не думала, что однажды он мне пригодится.
Габриэль понимала, что серьезную атаку дверь не выдержит. Однако от пары разгоряченных вояк защитит.
Подошел Телемах. Он развернул плечи и расставил руки, словно готовясь выхватить орудие. Габриэль едва не рассмеялась: паренек бессознательно копировал движения Зены. Но обижать его Габриэль не хотела.
— Мама, — очень тихо сказал он, — я выйду и понаблюдаю.
Царица согласно кивнула и оставалась невозмутимой, пока сын не скрылся на балконе. Как только он исчез, она уткнулась лицом в колени и беззвучно расхохоталась:
— Ох, Афина! Что мне с ним делать?
— Не беспокойтесь, — сказала Габриэль, — Зена не подвергнет Телемаха опасности. Это не в ее привычках. Она поможет ему поверить в себя и научит сражаться, но она не позволит мальчику идти одному против воинов Драконта. А знаете, он ведь может это сделать, если за ним никто не присмотрит. Горячий, неопытный юноша…
— О, боги! — простонала Пенелопа, запрокинув лицо.
— Если бы Одиссей не ушел на войну, он сам научил бы сына владеть мечом, разве нет? — Пенелопа не могла не согласиться. — Конечно, вернувшись, царь поймет, почему сын не умеет постоять за себя, но Телемаху это будет неприятно. Так, может быть, лучше обучить Телемаха всему, чему научил бы его отец? Когда-нибудь ему все равно придется стать воином.