От теплых уколов смеха имаго водка обожгла ее сильнее обычного.
– И куда мы пойдем, советник?
– Я, пожалуй, покажу тебе окрестности, – сказала Ончу. – Я в эту смену должна проинспектировать ангар. Идем, это в образовательных целях.
Махит и раньше бывала в ангаре Лсела, но всегда в качестве пассажира, покидающего станцию, или во время ежегодных учебно-тренировочных дней, которые были обязательны для каждого резидента. Вход в гулкое пространство, где смешивались звуки голосов, шагов и подвывания оборудования, а также громкого рева охлаждающих вентиляторов, с самим советником по пилотам давал совершенно иные ощущения. Никто не говорил Декакел Ончу, куда идти: она шла среди своих как человек, который никогда не стремился ни к собственному кабинету, ни к законодательной ответственности. Махит шла с ней плечом к плечу, остро ощущая себя здесь неуместной, если не чужеродной. Вокруг лежало так много частей космических аппаратов, так много ремонтников, работавших с ними и разбиравшихся в них не хуже, чем Махит разбиралась в тейкскалаанской системе стихосложения.
– Итак, – сказала Ончу с достаточной громкостью, чтобы Махит услышала ее за ревом вентиляторов, – ты прочла мои письма и что подумала?
– Что у вас были серьезные основания послать мне такое предупреждение, – сказала Махит. – Если бы такое неавторизованное послание попало в руки посла Агавна, означало бы, что официальный посол нашей станции представляет для него опасность.
– Я знала, что сделала, – сказала Ончу. – Не надо доказывать, что ты достаточно компетентна, чтобы это понять.
Они неторопливо шли зигзагами по полу ангара, возвращались назад, снова шли вперед. Здесь размещалась половина кораблей малой дальности полета станции Лсел, их здесь разгружали и загружали обычными минералами и обогащенным молибденом. Или более необычным грузом – по крайней мере на взгляд Махит, а она знала, что менее информирована, чем ей хотелось бы, о стандартном наборе экспорта Лсела. Например, паллетами прессованных бурых водорослей, сушеной рыбы, риса… Бо́льшую часть этих паллет сопровождали тейкскалаанские бумаги, требуемые при импорте. Создавалось твердое впечатление, что Лсел кормит тейкскалаанские военные корабли, пересекающие Бардзравандский сектор, – те, что отправлялись на войну, которая началась почти одновременно с возвращением Махит на станцию.
<Война, которую начали мы >, – пробормотал Искандр.
«Война, которую начал советник Тарац, чтобы сохранить нас», – подумала в ответ Махит, а потом перестала думать, потому что Декакел Ончу наблюдала за ней, наблюдала за каждым проявлением ее телесного языка. Наблюдала, не проявит ли себя Искандр. Или не он, а, например, не дадут ли о себе знать свидетельства повреждения имаго. Даже глядя на Махит, она двигалась среди своих людей, часто останавливаясь, чтобы прокомментировать ведущиеся работы или просто поприветствовать того или иного пилота или сервисного инженера.
«Некоторые императоры являются владыками очень узких пространств, которые они целиком заполняют собственной личностью», – подумала Махит. Когда они проходили мимо какого-то особо шумного места работ, она спросила напрямик:
– Почему у вас возникли подозрения насчет «Наследия»?
Ончу фыркнула.
– Потому что это был не Тарац, а у остальных в Совете не было ни доступа, ни мотива. Кто еще, если не лицо, которое контролирует все наши воспоминания, чья задача состоит в том, чтобы обеспечивать безопасность и сплоченность?
– Культурную безопасность, – сказала Махит.
– Амнардбат – патриотка, – сказала Декакел Ончу, которая отправляла в бой корабли ради станции Лсел и, как казалось Махит, отдала бы жизнь за своих пилотов, а значит, и за всю станцию в целом. Она подождала, не добавит ли советник что-нибудь еще. Пока они обе молчали, мир заполняли звуки ударов металла о металл.
– И я, как выяснилось, тоже, – продолжила Ончу, едва заметно пожав плечами. – «Наследие» не должно принимать таких однобоких решений касательно дипломатии. Мы – совет Шести, и узы разрывают Шахтеры, а не «Наследие».
– Что сделала со мной советник Амнардбат? – спросила Махит и позволила себе выразить расстройство по поводу своего вопроса с тем уровнем горести, с которым хотела. А хотела она по максимуму.
– Аа-аа, – сказала Ончу, – значит, она-таки добилась своего.