Двадцать Цикада не был расположен к преамбулам; Девять Гибискус знала его как эффективного, расторопного, честного и безжалостно прямолинейного. Он прошел в дверь и, к ее удивлению, не повернулся, чтобы сделать рапорт. Вместо этого он направился прямо к узкому иллюминатору комнаты и положил руку на пластисталь, отделявшую его тело от вакуума. Девять Гибискус почувствовала прилив тепла при виде этого знакомого жеста – тепла, смешанного с неприятным страхом: Двадцать Цикада, как и она, прикасался к кораблю, но так, словно хотел, чтобы космос пришел и поглотил его руку. Девять Гибискус помнила этот его жест со времени знакомства на их самом первом задании.
А было это так давно, что даже не хотелось считать, сколько лет прошло.
– Пчелиный Рой, не томи. Что происходит? – спросила она. Это прозвище он приобрел во время того самого первого задания, и она почти перестала называть его так в целях соблюдения воинского этикета.
– Сэр, – отозвался он, продолжая вглядываться во мрак.
Он использовал смягченное официальное обращение, на камеру – хотя записи из этого помещения никогда не увидит никто, кроме нее: никого выше рангом яотлека нет. Но он был предельно корректен, настоящий офицер Флота, тейкскалаанец из тейкскалаанцев, безупречный в роли икантлоса-прима и адъютанта. Этот человек вполне мог бы быть героем «Истории экспансии» или «Первых стихов фронтира», но эти произведения были написаны до того, как Тейкскалаан поглотил систему, на которой обитал его народ. Правда, он все еще придерживался некоторых особых культурно-религиозных практик своей системы, но нерешительность не принадлежала к таковым – по крайней мере, ей об этом было неизвестно.
– Слушаю вас, икантлос. Докладывайте.
Наконец он повернулся, округлив глаза в иронически смиренном удивлении, и сказал:
– Часа через два, сэр, вы получите официальное коммюнике, адресованное лично вам как яотлеку, командующему объединенным Флотом. Это коммюнике будет от капитана Флота Шестнадцать Мунрайз с «Параболического сжатия» Двадцать четвертого легиона. В этом коммюнике она потребует объяснения, чем вызвана приостановка действий. Оно также будет подписано капитаном Флота Сорок Оксид Семидесятого легиона и капитаном Флота Два Канал Шестого легиона. У нас проблема.
– Семнадцатый и Шестой? – переспросила Девять Гибискус. – Они же ненавидят друг друга. Их соперничеству уже две сотни лет. Каким образом Шестнадцать Мунрайз удалось уговорить их обоих поставить подпись?
Да, у них действительно возникла серьезная проблема. Ее объединенный Флот состоял из шести легионов: ее собственный, Десятый, и еще пять, у каждого свой капитан Флота – с недавних пор они были полностью в ее власти. Традиционно яотлек имел в подчинении шесть Флотов, что обеспечивало тактическую эффективность и символический жест – для победы в войне одной живой силы было мало. Однако ее хватало, чтобы войну начать, в чем и состояла сейчас задача Девять Гибискус в ее понимании. Начать, а потом одержать победу своими ресурсами и теми, которые потребуется вызвать из центра Тейкскалаана при необходимости.
Но если три капитана из шести были готовы нанести удар по авторитету яотлека… Необходимости произносить это вслух не было: и она, и Двадцать Цикада знали, что означает такого рода письмо. Это была попытка отыскать слабые места, легкая артподготовка с целью обнаружения наилучшей позиции, с которой можно было внести клин и атаковать. Плохо было уже то, что в состав ее Флота включили и Шестой, и Семнадцатый легионы, но она была готова к конфликтам между ними и собиралась купировать их, выдавая им равно привлекательные задания. А вот столь удивительной демонстрации политического единства через недовольство Девять Гибискус никак не ожидала.
– Из сведений, которые я получил от моих информаторов на кораблях, Шестнадцать Мунрайз, с одной стороны, воззвала к более длительному боевому опыту Сорок Оксида, а с другой – к страстному желанию Два Канал занять место яотлека вместо вас. Никто из них не знал, что другой решил подписать это коммюнике, пока не согласились на его отправку, – сказал Двадцать Цикада.
Двадцать Цикаду прозвали Пчелиным Роем не случайно, и причиной тому было не только его необычное имя – живого существа, а не какого-либо предмета, цветка или растения, как было принято. Он был Пчелиным Роем, потому что одновременно присутствовал всюду, кого-нибудь знал на каждом корабле Флота, и эти кто-нибудь считали своим долгом информировать его обо всем значимом, что у них происходило. Девять Гибискус сжала зубы, задумавшись.