— Ты желал выслушать мой "базар", Рорик… — хрипло сказал Баск. — Но я же говорил, что не люблю долгих речей…
Люди затаили дыхание, когда тяжелый боевой топор вновь поднялся к небу. Баск налету перевернул его щербатым обухом навстречу цели, после чего, с отдышкой опустил его точно промеж глаз Рорика.
Когда тело, а также разлетевшиеся по палубе мозги, смыли за борт, день только набирал обороты. За этот день нужно было решить немало вопросов, а именно: стоит ли плыть к Ванахейму, если этот гребанный путь выбирал предыдущий капитан?
Ближе к полудню экипаж надумал придерживаться намеченного пути, ибо товар, доверху заполнивший темное нутро "Черного лотоса" можно было сбыть только там. Жадность здесь превышала все остальные мысли и планы. Неожиданное имущество окрыляло людей, да и отсутствие ненавистного хозяина с его угрюмым эскортом заставляло смотреть в туманную мглу грядущего с очевидным оптимизмом.
— Ты с нами, старик? — Баск подошел к молчаливому гостю на корабле и уставился ему в лицо.
— Я держу путь в Ванахейм… — спокойно ответил старик. — Если вы не сойдете с этого курса, то я с вами.
— А если передумаем? — Баск ухмыльнулся, выразительно проводя заскорузлым пальцем по окровавленному лезвию топора.
Старик снисходительно ухмыльнулся. Его не смутил этот откровенный вызов, он как будто невзначай тронул рукоять своего огромного двуручного меча, после чего, твердо сказал:
— Не стоит играть словами, Баск, когда рядом находится смерть. Я бы не хотел, чтобы на этом корабле вновь выбирали капитана.
Баск громко рассмеялся, ощерив пасть, в которой не хватало пары-тройки зубов.
— А как же твоя плата?
— Я уже заплатил за каюту и свой проезд, — сурово прозвучало в ответ. — И мне безразлично, в чьем кармане позвякивают нынче мои монеты.
— Ладно, быть по сему... — чуть подумав, заключил Баск. — Однако надеюсь, ты не брезглив, и не откажешься выпить вина с моею командой.
Старик не возражал. Они спустились в капитанскую каюту, где уже шел пир. Люди горячо обсуждали прошедший бой, ничуть не жалея ни чужую жизнь, ни чужие судьбы. Обслуживал публику Кратос, вынося откуда-то с камбуза кучу жратвы и кувшины с вином. Он не перечил, видно привык к доле раба и не стремился к свободе. Было душно, как в склепе. Затейливые клубы табачного дыма и тонкий запах наркотических веществ висели в воздухе. На столе, в центре каюты, стояло огромное блюдо, заваленное ломтями вяленого мяса, лежали сухари, возвышались плошки с сушеным виноградом, салом и сыром.
— "Черный лотос" недаром имеет такое название, — весело сказал Баск, видя, как морщится от наркотического дурмана старик.
— Я уже догадался, — мрачным тоном обронил его пожилой спутник. — Но во имя Крома, я не береговая охрана и мне безразлично, какой груз и какое истинное дерьмо вы перевозите в своих трюмах. Если северяне готовы платить вам за "кхитайский дурман" и "стигийскую травку", чтобы погрязнуть в тех же пороках, каких погрязла южная Хайбории, то это их дело. В конце концов, у каждого своя голова на плечах и каждый сам решает, каким образом ему сходить с ума в этом мире.
— Мы всего лишь честные контрабандисты… — проговорил Баск слегка игривым тоном. Он развел руками и добавил: — Мы всегда плывем туда, где платят золотом, а не разговорами.
— Знакомые слова… — сказал старик. — Если ты стремишься повторить судьбу Варсавы, то ты на верном пути.
— Путь у всех один, старик: от колыбели до могилы, — заключил Баск. Он с силой воткнул топор в переборку, едва не раскроив чью-то взлохмаченную голову, а затем уселся во главе стола и шумной братии.
Следующие несколько дней походили друг на друга без остатка, как две капли воды на дне разбитой бутылки. Ничего не менялось: матросы жрали и пили, после блевали за борт. Вода гневно бурлила и пенилась им навстречу, а затем успокаивалась и вновь становилась чистой. Свежеиспеченный капитан изредка приходил в чувство, поводил мутными очами вокруг, после чего громогласно требовал выпивки. Сквернословие его было коротким, как и способы управления посудиной. Он шумными пинками выгонял подчиненных на палубу, где заставлял их делать необходимую работу. Его непотребная речь, дикий взор и зуботычины действовала на экипаж безоговорочно. Никто не перечил, не обнажал оружие, в попытке поставить главаря на место, поскольку жизнь была дороже любого унижения и постоянных оскорблений.