– Пришлите мою машину ко входу в управление, – сказала она. И агентам: – Ребята, придется снова. Нет, я имею в виду именно это.
Она уже была на полпути к выходу из здания, когда клиент разорвал ремни и сел на столе. Одновременно все присутствовавшие в камере услышали, как тихий мягкий голос говорит:
– Меня зовут Перлант[4], я из будущего.
Тут ситуация принялась стремительно меняться. Выкройка ассистентки активировалась и перехватила контроль над окружением, тщательно заглушая любую электромагнитную активность, кроме собственной. Свет погас. Сигнальная проводка жокея вырубилась. Выкройка агентов тоже отключилась. Шесть с половиной тысяч резидентных нанокамер управления, паривших в воздухе, как рыбья икра, вспыхнули и сгорели. Что бы им удалось записать? Серебристые слизистые контуры рябили, соединяя разные участки камеры: при внимательном исследовании они оказались бы призрачными следами движения женщины на колоссальных скоростях. Каждый контакт замедлял ее на долю секунды, частично восстанавливая исходный образ, замораживая в любопытном полуобороте: вот она смотрит через плечо в угол у потолка, вот скашивает голову под нечеловеческим углом, вот лицо ее озаряется жизнерадостной улыбкой.
Через пятнадцать секунд после запуска процедуры выкройка ассистентки отключилась. Агенты валялись в противоположных углах камеры. Проволочный жокей сидел, прижавшись спиной к стене, блюя и тяжело дыша, скованно вытянув перед собой ноги. Один его глаз вывалился из глазницы и повис на ниточке, второй словно бы утонул в черепе. Тело новочеловека медленно скатилось со стола под ноги ассистентке. Она посмотрела на него пару мгновений, будто ожидая развития событий, затем развернулась и вышла. Нанокамеры активировались снова. В камере некоторое время было тихо, затем послышались негромкие булькающие звуки: это опорожнялся кишечник проволочного жокея.
В переулке, отходящем от Туполев-авеню, под вертикальными струями ливня парило облаченное в темно-синюю куртку от Сэди Барнэм тело человека по имени Тони Рено, выполняя медленные, как у плывущей рыбы, движения футах в восьми над тротуаром. Тони был мертв. На сцене уже появились люди в униформе, возглавляемые худощавым полицейским по фамилии Эпштейн. Тони висел, отвернувшись от них и подставив спину дождю, выгнувшись и бескостно болтая конечностями. Вода стекала по его рукам и ногам, заливала копам глаза, а те стряхивали ее с лиц и кутались в дождевики, моргая, точно стайка вылезших на свет бесформенных зверей.
– Вот в таком положении вы его и нашли? – предположила ассистентка.
– Нет. Он находился ниже.
– Трудно начать с более низкой позиции, чем Тони.
Эпштейн проигнорировал реплику.
– Когда я здесь появился, – пояснил он, – тело лежало на земле, как обычный труп. Потом стало подниматься в воздух. Не так быстро, чтобы это замечалось глазом, но, если отвернуться на некоторое время, замечаешь, что он немного прибавил высоты. Минут за двадцать он переместился вот в такое положение. – Ассистентка бесстрастно взглянула на него. Эпштейн пожал плечами. – Ну, может быть, тридцать.
– Мне нужно войти в один из тех домов, – сказала ассистентка.
– Мертвые обычно не летают, – произнес Эпштейн.
Копы барабанили в дверь, пока им не открыли. Дом был четырехэтажный, без лифта, с выкрашенными ярко-коричневой краской коридорами, где воняло средством от тараканов. К западу от Туполев-авеню до самой Радиа-Марелли все дома были такими: крольчатники, оседающие в разветвленные туннели переулков, и затопленные подземелья. Тут бродили стайки туристов, вкушая прелести преступного мира, познавая экономику дешевых борделей, футурологических стыковок и в особенности бакоферм, где при желании можно было перевоплотиться хоть в растение с далекой планеты. Ассистентка поднялась на второй этаж, распахнула окно в коридоре и уставилась вниз на плавающий труп.
– Видите что-нибудь? – поинтересовалась она.
В воздухе над телом Тони Рено что-то мерцало: очень бледная синяя рябь, подобная всенощному сиянию неоновых реклам на соседней улице. Куртка от Сэди Барнэм распахнулась, обнажая грудную клетку и подчеркивая изогнутую наготу тела ниже диафрагмы. Что ни говори, а Тони при жизни держал себя в хорошей форме. Лицо его было восково-бледным, на нем застыло выражение крайнего изумления. Трудно было сказать, каким образом его так подвесили.
4
Здесь и далее в написании этого имени в оригинале имеются закономерные расхождения. Автор подтвердил их сюжетную значимость.