Надев сандалии, Алешка помчался домой, позабыв даже проверить свои баллоны, где отдыхали в тот момент семь крупных мясистых пескарей.
Гендос соскочил с автобуса и, бросив водителю «Будь здоров!», бодро зашагал по наезженной стежке в сторону поселка. Не пройдя и двух сотен шагов, он услыхал за спиной гул двигателя. По звуку он определил, что едет «УАЗ» и что заправлялся он последний раз возле гаража «Сельхозтехники» – только там так бессовестно разбавляли бензин.
Не оборачиваясь, Гендос вскинул свою забинтованную руку. Если свои – сами остановятся, подберут, а если чужие, то тут уж следует намекнуть.
Оказалось, чужие. Желтый «уазик» остановился точно возле него. Стекла были опущены, внутри маялись от духоты двое незнакомых мужиков. Один – толстый и бородатый, в очках, в рубашке на заклепках – высунулся и спросил:
– Милейший, эта вот дорога – она куда?
– На поселок, – с некоторым удивлением ответил Гендос. Вопрос был откровенно глупым: всякий здесь знал, что эта дорога ведет только к поселку, и больше никуда. Для того и проложена, чтоб люди могли по ней добираться до поселка, сходя или съезжая с большака.
– Какой поселок?
– Пустозем, конечно, – ответил Гендос. – Здесь других нет, извиняюсь за выражение.
– Ну да, конечно. – Бородатый скрылся в кабине, шурша там какой-то бумагой. – Название оптимистичное, – добавил он.
– Вы, извиняюсь за выражение, меня-то подбросите? – напомнил о себе Гендос.
– Давай садись, милейший, – кивнул бородатый. – Заодно и поговорим.
Гендос забрался на заднее сиденье, принюхался. Машина была совсем чужая, издалека. Скорее всего из области. За рулем сидел мужик в повязанном на голову платке. Брови у него были белые, прозрачные, да и лицо казалось каким-то блеклым. Словно и не загорал человек никогда.
Бумага на коленях у бородатого оказалась картой. Он водил по ней карандашом, рисуя линии и кружочки.
– Слушай, – сказал он. – Тут никакого Пустозема нет.
– Ну правильно! Он по картам и документам проходит как, извиняюсь, Перспективный. Но у нас все по старинке говорят – Пустозем.
– Ага, Перспективный, есть такой...
– Вы, извиняюсь за выражение, откуда, мужики? – спросил Гендос.
– Издалека, – вздохнул бородатый мужик. – Значит, Пустозем, говоришь?
– Сто пудов – Пустозем! – побожился Гендос.
Бородатый сунул руку под панель и вытащил микрофон рации на витом шнуре.
– База, база, как слышно? – В рации заскворчало. – Слышь, Петрович, а Пустозем, в смысле Перспективный, в плане? Я что-то не пойму...
Рация еще раз проскворчала. Гендос, сколько ни напрягал уши, ни слова не разобрал. Но бородатый все выслушал и вернул микрофон на место.
– Надо проверять, – сказал он.
– Будем проверять, – безразлично отозвался шофер.
Гендос почувствовал тревогу. Что это, интересно, они собрались проверять? И за какие грехи их поселок надо проверять? А может, зря он к ним подсел?
– Вы, извиняюсь, чего хотели-то? – неуверенно спросил Гендос.
– Тебя как зовут, милейший? – спросил вместо ответа бородатый.
– Гендосом. Генка я. А вы...
– Скажи нам, Генка, прошлой ночью слышал ты что-нибудь? Или, может, видел? Что-то странное, а?
– Слышал. И видел. К дежурной сестре шабашники приходили, которые крышу делают, так вот она с ними всю ночь спирт пила.
– Какой спирт? Какие шабашники?
– В больнице. Я всю неделю там пропадал, только сегодня вот домой отпустили.
– Тебя, значит, не было тут? – разочарованно проговорил бородатый.
– Не-а. Не было. Я в городе был. Во, гляди, – он продемонстрировал забинтованную ладонь. – Работал, извиняюсь за выражение, на току, и какая-то погань в болячку попала. Рука опухла что лопата и болит же, сволочь! Ну, я в город, к докторам. Те болячку срезали, а оттуда как потекло! Чуть не пузырями! И такое ведь вонючее...
– Жаль, – сказал бородатый. – Что ж, придется по дворам походить.
– Чего ищете-то? Может, я знаю?
– Ищем, милейший, метеориты. Как назло, в грозу упали, никто не видел и не слышал. Уже с десяток деревень объехали – хоть бы что!
– Ну, это надо у людей узнать, – рассудил Гендос. – Если что, могу подсобить. Работать мне все равно пока нельзя, а я тут всех, извиняюсь за выражение, знаю.
Ему вдруг приглянулась роль участника научной экспедиции: возят на машине, спрашивают, интересуются, а ты им только показываешь да рассказываешь: вот тут колодец, вот коровник, вот силосная яма... Ничего они, конечно, не найдут – в Пустоземе сроду ничего не происходило, – но все равно приятно.
– Посмотрим, – сказал бородатый. – Это уже поселок, что ли?
Он указал на верхушки крыш, показавшиеся за бугром.
– Точно, – кивнул Гендос. – Вон первый дом, там Ызя живет.
– Кто-кто?
– Ызя, говорю, механизатор. Только у него трактор покамест отобрали. Он весной, извиняюсь, уснул за рычагами да и снес курятник, а потом хорошо в болоте застрял, а то б еще чего натворил.
– Чей курятник-то, свой?
– Еще чего – свой! Пастуха, Сквалыгина. Тот тоже чудик. В прошлую весну переводил стадо через брод, и у него двух коров в реку унесло! Одну потом вытащили, а другая так и плавает, может, уже и морской коровой стала, извиняюсь за выражение. Или, наверно, кто-то прибрал к рукам. А вон видите домик? Там Гена-грех живет. Вот он чудило, каких еще поискать надо. Отсюда не видать, у него трубы вкруг дома. Решил, извиняюсь, устроить себе канализацию – чтоб все из нужника прямо в канаву. Ну и что, на другой день вся его канализация на соседском дворе плавала. Хотели ему за то морду бить, но не стали – он назавтра полез на крышу ставить ветровой двигатель и свалился, руку сломал.
Незнакомцы переглядывались, медленно шалея от потока столь занимательной информации.
– А вон избенка серенькая, видите? Там Варвара, вдова. Баба хорошая, но суровая. Одна живет – и муж, и сын померли. Сын – вертолетчик был, разбился.
– Вертолетчик, говоришь?.. – произнес наконец бородатый. – А все-таки с кем поговорить тут можно?
– А с кем хошь, с тем и говори. Вон хоть бы с Бабаем, он небось дома сейчас сидит. Но тот тоже с мозгами набекрень. В прошлый год бабку свою накормил, извиняюсь, мухоморами. Набрал их целый карман, как нарочно, отварил – кушай, говорит, дорогая бабушка, на здоровье. А сам, стервец, сидит смотрит, чего ей будет. А ей чего – денек в туалете помаялась, а на другой уже на работу вышла...
Одна захватывающая история сменялась другой, приезжие все больше сатанели, но слушали. Вскоре «уазик» въехал на улицу поселка.
Вечером, когда Егорыч работал на огороде, к нему заглянул дед Харлам.
– Ну чего, сходил ты к москвичам? – спросил гость.
– Каким москвичам? – удивился Егорыч, отставляя лопату.
– Ну, что сегодня приехали. Сходил?
– Кто приехал? Зачем к ним ходить? – недоверчиво переспросил Егорыч.
– Вот же голова трухлявая! – всплеснул руками дед. – Ты ничего не слыхал, что ли?
– А когда? Я только с работы, чуть поужинал, сразу сюда...
– Ну, человек! – рассмеялся дед Харлам, радуясь, что именно ему выпало сообщить такую замечательную новость. – Москвичи приехали. Сказали, в грозу с неба падали камни, и теперь ищут, где они лежат.
– Да ты что! – оторопел Егорыч.
– Беги скорей, дурилка! – радостно засмеялся дед. – Их в учительском доме поселили. Беги разбирайся.
Егорыч отбросил лопату и выскочил за калитку, не потрудившись надеть рубаху поверх потной майки. Учительский дом был в самом конце поселка. Его так прозвали, потому что раньше туда каждую осень селили новых учителей – молодых ребят, приезжавших работать в деревню, чтоб не попасть в армию. Долго никто не задерживался, обычно через полгода и след их простывал. А на следующую осень приезжали новые.