Бывали случаи и минуты въ жизни Горѣлова, когда въ немъ вдругъ поднимались невѣдомыя силы, являлась жгучая жажда въ пользу православнаго народа, когда онъ чувствовалъ, что способенъ совершить ради своей нуждающейся деревни, въ пользу родного міра какое-то большое дѣло; тогда ему казалось, что тоска его пропадала, а въ измученной душѣ его совершается переворотъ. И онъ уже видитъ себя на площади, передъ громаднымъ сходомъ, которому говоритъ божескую правду, позоритъ полоумную, одурѣлую жизнь. И народъ слушаетъ, пораженный до глубины сердца. Но вдругъ его что-то ударяло, словно дубиной по головъ, рѣчь его моментально обрывалась, а въ сердцѣ снова водворялось отчаяніе. Егора Ѳедорыча поражала вдругъ мысль, что онъ собственно ничего нужнаго не говоритъ, да и не въ силахъ ничего сказать, потому что ничего не знаетъ. Эта мысль клала его въ лоскъ. Послѣ такого момента онъ опускался и дряхлѣлъ на двадцать лѣтъ.
Иногда, смущенный, что все больше и больше растрачиваетъ свою жизнь, онъ собирался совсѣмъ уйти вонъ, дальше отъ старыхъ мѣстъ, куда-нибудь въ невѣдомую глушь. Приволье глубоко волновало его. Его манилъ дремучій лѣсъ, непроходимыя и нетоптанныя человѣческою ногой земли; широкія, бездонныя рѣки. Тамъ, среди могучей природы, на лонѣ матери-земли, во мракѣ дремучаго бора, онъ жаждалъ отдохнуть. Тамъ онъ примется работать: застонутъ сосны подъ его топоромъ, побѣжитъ дикій звѣрь и почернѣетъ земля отъ его плуга, а въ этой борьбѣ онъ найдетъ свою потерянную радость, свой покой. Раздумывая надъ этими мыслями, Егоръ Ѳедорычъ чувствовалъ, что онъ поднимается духомъ, что сердце его замираетъ отъ надежды… Но проходила недѣля, проходилъ мѣсяцъ, и Егоръ Ѳедорычъ, кругомъ опутанный пустяшною жизнью, окруженный пустяшными людьми, забывалъ обо всемъ. Самъ не замѣчая того, онъ слишкомъ крѣпко приросъ съ ненавистной жизни, чтобы какая-нибудь сила могла оторвать его.
Горѣловъ и Портянка проходили до осени; когда уже полили дожди, они собрались домой. Между ними было рѣшено, что Портянка на всю зиму поселится въ избѣ Егора Ѳедорыча.
Нѣтъ никакой возможности логически связать всѣ событія совершившіяся въ деревнѣ вскорѣ послѣ прибытія туда Горѣлова и Портянки и заставившія ихъ измѣнить намѣренія.
У Ѳедосѣя были рукава — это извѣстно. Но, къ несчастію, онъ ихъ лишился: они сгорѣли. Съ этого и началась исторія. Ѳедосѣй былъ глубоко пораженъ однажды, когда, вынимая изъ печурки свои рукава, гдѣ они сушились, онъ увидалъ и понялъ, что ихъ у него больше нѣтъ. Онъ замеръ отъ этого несчастія и съ безмолвнымъ волненіемъ осматривалъ ихъ; они покоробились, высохли и при малѣйшемъ прикосновеніи къ нимъ трескались и крошились, какъ сухари. Нѣсколько разъ Федосѣй потрогивалъ ихъ пальцами, но, наконецъ, убѣдился, что одежды, спасавшей его руки отъ непогоды, нѣтъ у него. На глазахъ его навертывались слезы. Когда пришелъ въ избу Горѣловъ, Ѳедосѣй обратился къ нему съ страшнымъ упрекомъ, потому что именно Горѣловъ положилъ рукава въ печурку, и теперь не могъ слова выговорить въ свое оправданіе.
Что было потомъ съ Ѳедосѣемъ — неизвѣстно. Онъ рѣшился только во что бы ни стало промыслить средства на новую одежду для наступающей зимы, вслѣдствіе чего случайно залѣзъ въ амбарушку Мирона, отсыпалъ въ свой мѣшокъ нѣсколько фунтовъ муки, да кстати наклалъ и лукошко костей. И вдругъ засталъ его самъ Миронъ. Мгновенно онъ окоченѣлъ со страху. Окоченѣлъ и Миронъ, какъ только увидалъ случившееся. Въ продолженіи нѣкотораго времени оба молча смотрѣли прямо въ глаза другъ другу. Ѳедосѣй лишился языка, а Миронъ, пришедшій въ ужасъ, беззвучно шепталъ: «мука… мосолъ…»
— Что ты сдѣлалъ, разбойникъ со мной? — вскричалъ, однако, Миронъ прерывающимся голосомъ. Потомъ, какъ будто все понявъ и оправившись отъ оцѣпенѣнія, онъ заоралъ что было мочи:- Братцы, вора поймалъ! Сюда!…
На этотъ отчаянный крикъ прибѣжали сосѣди, а вмѣстѣ съ ними откуда-то влетѣлъ и Василій Портянка. Всѣ живо обступили «разбойника». Одною рукой Миронъ вышибъ у него мѣшокъ, другой — лукошко съ костями. Все это посыпалось врозь. «Ребята, бей его!» — крикнулъ Миронъ. Мгновенно всѣ набросились на Ѳедосѣя, сшибли съ ногъ и принялись таскать по двору, кто за ноги, кто за волосы. Всѣхъ яростнѣе свирѣпствовалъ, какъ оказалось, Василій Портянка; онъ положительно остервенѣлъ въ этой бойнѣ и ужь не помнилъ, что дѣлаетъ.