И несколько раз я говорила себе: и не с ним, и не здесь, вот только где… Я собиралась его бросить перед тем, как мы съехались. Я рассказала о своем решении двоюродной сестре, но лучше бы не рассказывала: она недавно родила девочку и сидела дома, злющая на весь белый свет. Из нее как будто жизнь ушла – такая безнадега, что туши свет. Ну, если ты больше его не любишь, уходи, а то не успеешь оглянуться, как окажешься увешана его сраными детьми, вяло сказала она мне. Но я подумала, что у нее не все в порядке с головой: в смысле, «увешана сраными детьми»? Я так хочу дочку, а она тут жалуется. Раз идеальных семей не бывает, то и я останусь с Рафаэлем, решила я, все равно лучше не найду.
Главным минусом наших отношений с Рафаэлем было то, что мы трахались днями напролет, но он никогда в меня не кончал. Я спрашивала, а как же дочка, но он огрызался, что надо подождать, когда выгорит одно дельце, и тогда будет мне такая дочка, что мало не покажется никому. Но хера с два была мне дочка, и хера с два выгорело его дельце – сплошная лапша на уши. Моя двоюродная сестра, например, вообще сказала, что нефиг ждать его милости, не будь дурой, еще не хватало спрашивать разрешения забеременеть у какого-то козла. Скажи ему, что возбуждаешься, когда он в тебя кончает, или отсоси у него и не проглатывай, потом сама все сделаешь шприцем в ванной, ну голову-то включи. А я подумала, что действительно, и как-то раз решила, что чем черт не шутит, и сказала ему: хочу кончить, как актрисы в порно. А ты что, не кончаешь у меня, что ли? Я сказала, что нет. Ну, он стал целовать меня везде и трогать, потом засунул мне руку в трусы, сперва один палец, потом два, сначала легонько, почти не касаясь, а я принялась двигать бедрами вверх и вниз, типа мне очень хочется, но он перестал. Еще, попросила я, и он вошел и начал меня трахать, да так рьяно, что мне показалось, будто у меня внутри есть кнопка и он на нее жмет, и я стала говорить «да, еще, быстрее» и повторять его движения и закричала, а он зажал мне рот рукой, потому что мы были у его матери и он боялся, что она нас услышит. И тогда у меня пробежала типа как судорога по ногам, а потом я вся обмякла у него на руках и только после поняла, что он кончил вместе со мной и не успел вынуть, и почти расплакалась от переизбытка чувств. Потому что я поверила, что теперь-то мы оба хотим дочку и забыла, что еще совсем недавно я знать его не хотела, а через две недели я предложила ему съехаться, и он сказал, что непременно, как только выгорит дельце, но потом случилось несчастье с моим братом, и я поставила ему ультиматум: либо съезжаемся сейчас, либо не съезжаемся никогда. Ну, мы и переехали в дом с двориками, где позже появится Леонель.
Домик был маленький и нуждался в ремонте, но мне он нравился, потому что к нему прилагалось два больших дворика – спереди и сзади. Можно было повесить белье, и к полудню оно высыхало, а можно расставить перед домом кашпо или посадить цветы – здорово же. Еще мне нравилась встроенная кухня с духовкой и вытяжкой – это прямо роскошь, особенно для меня, потому что я много готовлю. Плита была, конечно, не новая, и из четырех конфорок работали только две, но тут уж надо брать, что дают, – от добра добра не ищут.
Домик был маленький, и, хотя я не то чтобы чистюля, мне все же нравилось жить в чистоте, а Леонель – он постоянно все пачкал: писался, какался, оставлял пятна на стенах. Я весь день ходила за ним с тряпкой. Если ты так сильно хочешь жить в говне, живи в говне, говорила я ему, а он доканывал меня своими раскачиваниями на стуле, и повторял только «оре оре», и совал пальцы в рот, и дергал себя за губу, и качался туда-сюда, туда-сюда. Оре-хуере, сказала я ему как-то, отмывая его от какашек, а он бог знает когда успел ухватиться за попу, испачкал пальцы и, как свинота последняя, сунул их себе в рот. Ох, как у меня тогда подгорело, будто чили в жопу засунули! Оре-хуере, сказала я, схватила его за волосы и сунула под холодную воду, а он стал кричать «оре тита оре оре оре тита тита тита оре-е-е-е…» Он будто звал кого-то на помощь и горько плакал, захлебываясь соплями и водой, и вдруг схватил меня ручками за волосы, и мне стало мерзко от самой себя, а еще я подумала, что он зовет кого-то на помощь, потому что подсознательно понимает, какая я гадина и мерзавка, и поэтому он так истошно вопит, чтобы пришла уже эта гребаная Оре, и я тогда страшно заревновала, расстроилась и встала под душ, чтобы помыть его как следует, и принялась гладить его мягкие курчавые волосики, и обняла, и хотела было попросить у него прощения за все, но не попросила.