Когда они вернутся, они расскажут, как все было на самом деле, сказала одна из матерей на той встрече, с которой я сбежала. Расскажут. Интересно, Даниэль научился говорить? Даниэлю будет, что мне рассказать?
Почему их называют пропавшими без вести, а не погибшими? Потому что погибшие – это мы, те, кто ищет, а пропавшие навсегда остаются живыми.
Когда произношу слово Будущее, первый слог уже отходит в прошлое.
Когда произношу слово Тишина, уничтожаю ее. Когда произношу слово Ничто, создаю нечто отличное от небытия.
Не верь даже родной матери. Эту мысль мама вдалбливала мне и моему брату. Но если нельзя верить родной матери, кому же тогда можно? Никому, говорила она, никому не надо верить, и даже если ты будешь помирать, никто к тебе на помощь не придет. Брат мой был того же мнения, а мне не нравилось думать, что никому на этом свете нельзя доверять; впрочем, я всегда умела держать язык за зубами. Много ли мне приходилось скрывать? Да не то чтобы – просто я никогда не имела обыкновения всем рассказывать, как у меня дела, – зачем? Потом все твои боли и радости могут быть использованы против тебя.
Когда в нашем доме появился Леонель, мне было тяжко – ни с того ни с сего я осталась совсем одна. Сначала от меня отвернулся Рафаэль, потом сестры и тетки. Им казалось странным, что сын Росарио – седьмая вода на киселе – оставил мне ребенка, притом что Рафаэль со мной уже не живет. Что-то тут нечисто, говорили они, а я отвечала, что, кажется, я их мнения не спрашивала. Они говорили, мол, нет проблем, дело твое, только смотри – останешься одна-одинешенька. Но я только цокала языком, мол, я уже одна; и, хотя потом я переводила все в шутку и спрашивала, какие на районе сплетни, отношения были уже не те, потому что, во-первых, они чуяли неладное, а во-вторых, с Леонелем всем было непросто. Ну не приходите больше, говорила я им, раз вам не по душе самый красивый ребенок на свете, чего вы пришли? И тогда они перестали приходить, а я все думала: как же так – такой дом, такие дворики – целых два! – и никому это не нужно, даже мне.
Поскольку я осталась одна и толком не могла ни с кем поговорить, я совсем раскисла. У меня пропало желание любезничать с курьерами, которые приезжали за желе и конфетами, мне больше не нравилось развозить заказы по магазинам, я уже не спрашивала у хозяек, как себя чувствуют их дети и прошло ли больное колено, ведь мне и раньше-то было все равно, а после последних событий и подавно. Мои прогулки с Леонелем стали совсем коротенькими, во-первых, потому что он не умел себя вести, а во-вторых, потому что я все время боялась. Поэтому из дома мы выходили разве что по воскресеньям, чтобы пойти в церковь. Я не верила в бога, не верила в себя – просто мне хотелось побыть среди людей и хотя бы на время почувствовать себя менее одиноко. Мы приходили на службу и садились на заднем ряду, чтобы, если Леонель опять примется за свое, можно было быстро встать и уйти. Я сажала его на колени, давала ему игрушку, которую он тут же засовывал в рот, и мы с ним просто сидели и ловили ворон; честно говоря, я никогда не слушала священника – что там слушать? Его слова казались мне пустыми и напыщенными. С чего богу так разговаривать? Если бы он правда существовал, он был бы ближе к людям, он бы не использовал пафосные словечки и не разговаривал бы с нами через посредника, который все время говорит, какие мы все плохие, и клянчит деньги. Но я все равно там сидела и следовала всем указаниям священника, и даже открывала рот, когда надо было петь, чтобы никто ненароком не подумал, что я слов не знаю. Больше всего я любила приветствие мира – или как там это называется, когда надо повернуться к соседу и улыбнуться, – потому что тогда люди пожимали мне руку, и болтали с Леонелем, и говорили, какой он у меня красивый, а потом спокойно расходились, каждый своей дорогой.
После службы мы с Леонелем съедали одно тамале[14] на двоих. Вообще-то, он плохо ел, но тамале уплетал за обе щеки. Еще ему нравился атоле[15], поэтому я всегда брала два стакана, а то, что не допьет, ставила в морозилку, чтобы потом сделать ему мороженое, ведь мама всегда говорила, что в атоле много белка и витаминов и что он очень полезный, и я тоже так думала, потому что Леонель был хоть и отсталым, но здоровым.