Шивон Джонсон рассматривает депрессию не как результат чрезмерной иммунной реакции или самостоятельный дух, а как совокупность слабых механизмов адаптации. «Мы пытаемся исцелить себя и в итоге разрушаем любую систему поддержки, отталкиваем людей или наказываем себя (что опять же подпитывает наши теневые аспекты), а поскольку депрессия сопровождается сильной ненавистью к себе, мы вытесняем в тень все то, что нам не нравится, и даже кое-что из того, что мы любим», – говорит Джонсон.
«Так поступают все, но в депрессии люди делают это в десять раз чаще. Депрессия действительно вызывает ощущение, будто ты лишь половина человека: эта подсознательная тень всегда сильнее, и поскольку мы подпитываем ее таким количеством ненависти, думаю, что она действительно кажется внешней и самостоятельной сущностью, но не верю, что это действительно так. Полагаю, что наше „Я“ – нечто гораздо более странное, чем нам кажется. По сути, я убежден, что у нас есть три основные формы: высшее „Я“ или ангел-хранитель, который парит в божественном мире и дает советы – то, что мы можем назвать душой; вторая часть – разум, обитающий в подземном мире, который содержит высшие помыслы, нарративное мышление, нашу собственную историю и опыт, „обезьяний мозг“, если хотите; и, наконец, тело, которое является нашей физической оболочкой, но также включает в себя рептильный мозг – инстинктивную и животную часть нашего существа, которая содержит всю историю наших семей, наций и видов».
«Дух и материя находятся в сложных взаимоотношениях, и идея о том, что мы можем воспринимать часть себя как нечто иное – не что-то совершенно новое и революционное. Безусловно, есть части человека, которые можно назвать отдельными сущностями – или, по крайней мере, они были таковыми в какой-то момент: митохондрии. Правда ли, что различные аспекты души, духа или самоопределения в различных космологиях – это способы, с помощью которых сознание организует свои внутренние отношения, или же мы являемся духовной смесью самостоятельных сущностей, подобно тому как митохондрии когда-то существовали совершенно отдельно от наших далеких предков?»
Депрессия одновременно может быть биологической реакцией и духовной сущностью – не вижу здесь противоречия. Во многих магических и теологических системах – включая ту, которую описывает Джонсон, – считается, что душа состоит из нескольких частей, которые не всегда пребывают в гармонии. Если мы рассматриваем человека как «духовную амальгаму», то для меня это означает, что различные аспекты нашей личности состоят в отношениях друг с другом. В частности, именно сознательный ум, та часть, которую мы прежде всего склонны считать своим «Я», должен выстроить здоровые отношения с другими уровнями нашей личности. Иммунная реакция, которая причиняет больше вреда, чем предотвращает, определенно говорит о нарушенной гармонии с остальными аспектами «Я». Между двумя определениями депрессии нет существенной разницы.
«Долговременную депрессию следует воспринимать как отдельную самостоятельную сущность», соглашается Родригез, поскольку депрессия «пытается завоевать себе жизненную территорию. Мы больше похожи на общность или колонию, чем на единую цельную личность». Если мы относимся к депрессии как к духу, это не требует предустановленных позиций: веры, что депрессия исходит изнутри нас самих, или же посещает извне. Мы признае́м, что депрессия действует так, будто у нее есть собственная воля – точно так же и другие аспекты нашей души могут проявлять себя в качестве отдельных сущностей с собственной субъективной волей. Так мы отдаем должное распространенному восприятию и способу описания депрессии: именно этот язык часто используют люди, описывая свой опыт.
Вебер персонифицирует депрессию, но это не значит, что она готова считать ее некой самостоятельной духовной сущностью. Это просто подходящая и привычная ей точка зрения: она знакома с психологом, который также является жрецом йоруба, и тот называет каждое ментальное расстройство духом – духом, с которым можно взаимодействовать с помощью методов клинической психологии. «Мне нравится говорить, что депрессия – это дух, – утверждает Вебер, – потому что так я могу попытаться от нее избавиться. Но все несколько сложнее. Она также включает в себя травму – травму от того, что тебя унижают и обвиняют в том, что ты оказался в таком состоянии, а также нездоровые отношения – все те причины, которые заставляют тебя злиться и чувствовать себя никчемным и плохим человеком. С нами остается все то, что пережили наши предки – что испытали и что совершили. Мы также живем в стране иммигрантов, которые, попав сюда, потеряли часть самих себя. Мы должны восполнить ту частицу, которая была потеряна для наших предков».