Мое «желание» – перестать быть Рико Асами. Стать кем-то другим, не Рико Асами, которую я презираю.
Кем же мне стать?
Первый, кто приходит в голову, – моя обожаемая Мария Отонаси. Но это невозможно. Она ведь не человек. Она не то существо, которым может стать такая, как я.
И тут меня озарило.
– Я желаю…
Он – тот, кто способен заявлять, что повседневная жизнь важна, словно это нечто само собой разумеющееся. Он – тот, кто, уж не знаю почему, завладел Марией Отонаси.
«Повседневная жизнь важна»? Ой, да ладно! Попробуй-ка повторить эти слова, когда хлебнешь моей повседневной жизни! Никогда тебя не прощу за то, что ты наслаждаешься счастьем, которого не заслужил.
А значит – отдавай его мне!
– Я желаю з а м е н и т ь Кадзуки Хосино.
Как только я это произнесла, «шкатулка» начала складываться. Когда она стала совсем маленькой и твердой, она метнулась ко мне, словно пуля, и вошла в мое тело через глаз. Не оставив мне времени на то, чтобы ощутить боль, она проникла мне в сердце и начала через сосуды управлять всем телом. Меня, меня, меня, меня нарезает, раздавливает, разрывает, рассыпает, мной управляет «шкатулка», и – я исчезаю.
– Заменить его, э? Хе-хе… вот уж бедняжка.
И с чарующей улыбкой он добавил:
– К а к о е н е с ч а с т ь е д л я т е б я, ч т о т ы о с о з н а е ш ь, ч т о т ы в с е г о л и ш ь з а м е н а.
Почему? В том, что я исчезла, для меня, наоборот, счастье.
– Пустой человек может загадать лишь пустое «желание». Прости, но я об этом прекрасно знал.
Он по-прежнему продолжал мягко, очаровательно улыбаться.
– Ах, как восхитительно! Надеяться сбежать от своих деяний так просто – эта твоя детская сторона меня страшно восхищает!
И затем мой сон продолжился, и меня зашвырнуло в болото.
Я глотаю болотную грязь, не в силах ни дышать, ни говорить.
5 мая (вторник) 06:15
Я не сплю уже какое-то время.
Но я просто валяюсь, как кукла, на кровати Марии Отонаси; мне не хочется двигаться. Я должна связаться с Рико Асами. Я это знаю, но все равно не могу шевелиться.
Мария Отонаси все это время сидела на стуле и смотрела на меня.
И все равно я не могу шевелиться. Я даже не могу отвернуться от этого пронзающего взгляда.
Через несколько минут игры в гляделки терпение наконец кончилось у нее, и она отвела глаза. Затем встала и ушла куда-то.
Вернулась она почти сразу и протянула мне чашку кофе. Я лишь глядела на поднимающийся у меня перед глазами пар. Не брала чашку в руки. Наконец ей это надоело; она принялась пить кофе сама, пробурчав что-то типа «Горько…»
– …Мм, так, поскольку мне все равно нечего делать, я немного поговорю сама с собой, – произнесла она, хмуро глядя в чашку. – Я «шкатулка». Фактически, я могу выполнять «желания» в точности так же, как это делает «шкатулка».
Она это сказала так, как будто слова вырвались у нее случайно, а вообще-то она просто пила кофе.
– Но из меня получилась неудачная «шкатулка». Счастье, которое я приношу, – лишь подделка.
Она говорила безразличным тоном, но я ясно видела горечь в ее лице.
– Я вот думаю: что такое счастье? Это что-то, что зависит от твоих чувств? Если так, может ли кто-то, нечаянно уничтоживший всю свою семью, заполучить счастье, просто изменив свое сердце?
Я подумала, что она говорит обо мне. Но, вполне возможно, это не так.
– …Думаю, это невозможно. И я з д е с ь, п о т о м у ч т о д у м а ю т а к.
Она, должно быть, говорит о себе.
– Я не знаю в точности, что у тебя произошло. Но вряд ли ты сможешь стать счастливой, всего лишь изменив свои чувства. Ты ведь тоже так думаешь, да?
Именно. Ад ждет меня, куда бы я ни пошла.
– Ты хотела, чтобы я «спасла» тебя, верно?
Этот вопрос она задала, уже опустошив свою чашку.
– Я м о г у в ы п о л н и т ь т в о е «ж е л а н и е», если только ты не возражаешь против того, что оно будет с изъяном.
Нормальный человек решил бы, что это открытая ложь. Но Мария Отонаси была сама серьезность.