– …Ах.
Я вспомнил.
Я вспомнил, какое имя произнес, когда на мне сидел и избивал меня Дайя, когда я был совсем один в музыкальном классе.
Точно, она права! Я ни за что не сказал бы «Ая», серьезно прося о помощи. В смысле – так ведь звали ту, с кем я когда-то боролся.
– …Объясни тогда, почему ты пришла его спасать?
– Если все было, как ты объяснял, спасти [Юхэя Исихару] – то же самое, что спасти Кадзуки.
– …Погоди-ка. Разве это не значит, что сейчас ты принимаешь Кадзуки Хосино за [Юхэя Исихару]?
– Угу, сперва я действительно так подумала. Но я поняла, что это [Кадзуки Хосино], после первого же взгляда.
– …Эй, эй! Вот теперь ты точно врешь. По правде, их невозможно различить в один момент!
– Это относится только к моменту переключения. Мне достаточно три секунды наблюдать за движением его лицевых мышц, и я увижу разницу. Сейчас я четко определяю Кадзуки как Кадзуки.
Она может узнать, что я – это я?
Хотя никто другой не может?
– …Это просто невозможно! Кончай нести хрень!
– Наверно, так. Если бы это был не Кадзуки, я, наверно, не могла бы их различать. Но в случае Кадзуки это возможно.
– Но почему?!
И тогда она заявила…
– П о т о м у ч т о я б ы л а в м е с т е с К а д з у к и д о л ь ш е, ч е м к т о - л и б о в м и р е.
Эти слова я уже слышал… где-то, когда-то…
– А…
Мой голос прервался. Я положил руку ей на плечо. Она удивленно обернулась.
Увидев это, Миядзава-кун нахмурился и спросил:
– В чем дело, Хосино? Надеюсь, ты не собираешься снять с нее наручники всего лишь из-за такой банальщины и фигни? Ты ведь знаешь, что будет с твоей сестрой, если ты это сделаешь, правда?
Эта угроза на меня больше не действовала, сам не знаю почему.
– Эмм, Отонаси-сан.
Если я это произнесу, пути назад уже не будет. Но я уже решился, хоть и не без колебаний.
– Д а й м н е п р и к о с н у т ь с я к т в о е й «ш к а т у л к е».
Изумление с ее лица пропало.
– Ты можешь даже и не спрашивать. Я бы не смогла тебе помешать, даже если б хотела – из-за наручников.
Так она сказала, несмотря на то, что только что, не боясь ножа, колотила кулаками в стенку.
Затем, улыбнувшись чуть смущенно, продолжила:
– …Можешь прикоснуться, когда пожелаешь.
С этими прямыми словами – разрешение было получено.
Я чуть кивнул и прижал открытую ладонь к ее груди.
– …Ах.
Меня швырнуло на морское дно. Второй раз уже я вижу дно моря. Неменяющаяся сцена, где все счастливы на вид. Однако то, что все здесь могут быть счастливы, – не более чем ложь. Кто-то плачет посреди толпы. Кто-то, кто знает, что это блаженство – лишь иллюзия, и не может присоединиться к остальным. Я уже слышал раньше этот плач.
Это ужасно.
Здесь нет кислорода, так что мне нельзя оставаться тут вечно.
Поэтому мне здесь так плохо?
Или потому, что я знаю – я не могу исцелить ее боль?
Потому, что я знаю – я никак не могу исцелить ее абсолютное одиночество?
Я ощутил слезы на своих щеках. Точно так же, как в некоей «шкатулке» когда-то прежде.
– …Прости меня.
Я вспомнил о ней все.
Как я только мог подумать, что она использует меня просто как приманку для «0»? Как я мог только подумать, что ей безразлична моя повседневная жизнь?
Просто не могла она так поступать – она, кто ставит всех других превыше себя.
Она верила, что я даже в одиночку смогу сражаться против «Недели в трясине». Потому и не искала встречи со мной, когда я ее отверг.
Но я не смог поверить в нее и… предал ее.
– Прости меня, – снова произнес я. Она отвела глаза, ей, похоже, было немного неловко.
– …Нет, это я, видимо, недостаточно все продумала. Я слишком надеялась на тебя, не приняв во внимание, что ты забыл все, что произошло в «Комнате отмены»… наверно. …Эммм, я только сейчас это поняла, так что это ты меня прости, пожалуйста.
Она взглянула на меня искоса. Я покачал головой.
– Я должна сказать тебе кое-что, что не сказала раньше – я думала, ты поймешь сам. Кадзуки, твоя прежняя повседневная жизнь не вернется. Однако…
Она снова посмотрела на меня прямо, уголки ее губ чуть расслабились.
– …м ы м о ж е м п о с т р о и т ь т в о ю п о в с е д н е в н у ю ж и з н ь з а н о в о.
Аах…
После этих лишь слов я никогда больше не ошибусь с определением своего места в жизни.
Я… это я.
Я – К а д з у к и Х о с и н о.
Я извлек ключи из кармана. Вставил их в замок наручников.
– …Что ты делаешь, Хосино?! Ты бросаешь жизнь собственной сестры, чтобы тебя приласкала твоя подружка?! Ты правда отвратителен…
– Нет. Я решил твердо. Но это неправда, что я бросил сестрицу.
– И что? Если ты не будешь подчиняться, Рюка Хосино будет убита!
– Не будет.
– С чего такая уверенность?!
– Все просто.
Это вовсе не какой-то блеф – я всего лишь озвучил свое намерение.
– С того, что я этого не допущу.
Мне больше не нужно им подчиняться. Мне больше не нужно ограничивать себя тем выбором, который предлагают они.
Потому что теперь я не могу проиграть – теперь, когда на моей стороне она.
Я принял решение ввериться ей.
Я повернул ключ. Наручники раскрылись и упали на пол. Я схватился за ее освобожденные руки. Она глядела на меня, я глядел на нее.
– Пожалуйста, помоги мне…
Я никогда больше не спутаю.
Я никогда больше не спутаю, каким именем ее надо звать.
– …М а р и я.
И как только я это сказал, она – нет, правда, хоть и на долю секунды –
Она улыбнулась, невинно, как нормальная девушка ее возраста.
– При одном условии.
Она вновь заговорила в своей обычной, полной достоинства манере.
– Возможно, мне необязательно говорить об этом. Я верю, что ты в любом случае выполнишь это условие. Однако я тоже тревожусь, и мне было действительно больно. Так что позволь мне все же сказать.
Я чуть кивнул, не понимая ее намерений.
– Я никогда больше не выпущу тебя из виду. Поэтому, пожалуйста. И ты тоже…
Мария отвела взгляд. Потом снова обернулась ко мне и произнесла отчетливо:
– …никогда больше не выпускай меня из виду.
Ааа… понятно.
Я не замечал до сих пор.
Я выбрал одиночество, и совершенно зазря; но страдал из-за этого не я один. Мария тоже осталась одна и страдала.
Начиная с «Комнаты отмены» Мария всегда была [А е й О т о н а с и]. О н а п ы т а е т с я б ы т ь «ш к а т у л к о й». Настоящей ее, [Марии Отонаси], просто нет нигде.
«Меня зовут Ая Отонаси. Рада с вами познакомиться».
«Но я не сильная».
Я вспомнил ту сцену, когда она жаловалась.
Верно. Я один могу звать ее «Мария», потому что я единственный, кто видел ее первый перевод в нашу школу.
Если я забуду, [Марию Отонаси] позабудут действительно все – возможно, даже она сама, – и она исчезнет.
– Кончайте уже!
При звуках этого голоса я выпустил руки Марии.
– Что за чушь? Сговаривайтесь, не сговаривайтесь – это ничего не изменит! Кадзуки Хосино будет захвачен, а его сестра Рюка будет убита. Или вы думаете, что можете просто уйти в свой воображаемый мир?
Миядзава-кун смотрел на нас со злобной усмешкой.
– Вам не победить! Ведь [Юхэй Исихара] покончил с собой. Вы не можете найти покойника! И, разумеется, уничтожить «шкатулку» тоже не можете. Ну и как вы решите эту проблему? Давайте, поделитесь!
Он… прав.
«Владельца», младшего брата Миядзавы-куна, больше нет. И с этим мы ничего не сделаем.