Что происходит? Почему Дайя решил освободить «людей-собак» именно сейчас? Разве он не собирался заставить людей всего мира задуматься об этичности своих поступков, массово превращая преступников в «людей-собак»? Разве то, что он их выпускает, не отправляет все его усилия коту под хвост?
Или же это все делает Мария?
Но тогда почему Дайя это ей позволяет?
Можно подумать, что Мария взяла «Тень греха и возмездие» под полный контроль!
– …Господи боже мой.
Неужели такое возможно?
Неужели Мария действительно сама пожелала заполучить «Тень греха и возмездие»? Неужели Мария стала [рабом] и [повелителем] ради того, чтобы самой использовать ее силу?
Если все так, то почему?
– …Нет, это…
Ясно как день.
Если все так, то ее мотив очевиден.
Ее единственное «желание» – приносить другим счастье. Остальное ее не волнует. И то, что она делает сейчас, тоже служит ее конечной цели.
Иными словами – Мария решила, что «Тень греха и возмездие» способна приносить счастье.
Я знаю, она давно уже ищет «шкатулку».
И вот она выбрала себе «шкатулку», и это – «Тень греха и возмездие»? Сила контроля над людьми?
– Какого… черта…
Я стискиваю зубы.
Следует ли это так понимать, что именно Дайя лучше всех понимает Марию и больше всех в ней нуждается?
Только –
– Только через мой труп.
Я знаю, что она собирается делать дальше.
В отличие от Дайи, она не будет устраивать больших шоу. Она будет подходить к людям по одному и, когда сочтет необходимым, подталкивать их на более счастливый путь.
Этот план невыполним и бесконечен.
Трата всей жизни на служение другим.
Но Мария с радостью посвятит всю свою жизнь счастью других.
Она будет в восторге от того, что смогла наконец сделать шаг вперед.
– Только через мой труп, – повторяю я себе под нос.
Она ведет себя так, потому что одержима «Аей Отонаси».
Она совершенно забросила себя.
– Я…
Если так, мое решение выглядит вполне очевидным.
– Я раздавлю и…
Я не оставлю ей ни капли надежды как «Ае Отонаси».
Единственное, что получит от меня «Ая Отонаси», – отчаяние.
– Я раздавлю и эту копию «Тени греха и возмездия», за которую ты цепляешься!
Это и есть луч надежды, который ты нашла спустя столько лет?
Мне насрать!
Плачь сколько хочешь – я не постесняюсь раздавить твою «шкатулку».
Я принял решение.
Вопрос теперь в том, как мне осуществить свои планы.
Дайя может [приказывать] Марии. Он может угрожать мне чем угодно. Он может пригрозить, что использует «Ущербное блаженство» на Юри-сан, и получить от меня все, что захочет. Если он прикажет мне уничтожить «Кинотеатр гибели желаний», мне придется его уничтожить. Если он прикажет мне отпустить Марию, мне придется ее отпустить.
– Нгг…
Что же я могу сделать?
Дайя по-прежнему стоит между мной и Марией. Если я не найду, как ему противодействовать, вернуть Марию мне не удастся, и я проиграю.
…Как ему противодействовать. Как ему противодействовать!..
В голову приходит –
Мой взгляд обращается к Харуаки, который совсем недавно просил у меня кое-что. Он хотел, чтобы я взял его и Коконе с собой в «Кинотеатр».
– Харуаки.
Да, в конечном итоге она – единственное слабое место Дайи.
– Пойдем встретимся с Коконе.
Мурашки бегут у меня по спине.
Мурашки бегут у меня по спине из-за того, что я планирую сделать.
Моги-сан сказала, что хочет меня поддержать, но мы не можем просто взять ее с собой в «Кинотеатр гибели желаний»; поэтому мы поспешно вернули ее в больницу. А потом встретились с Коконе.
Мы позвонили ей заранее, так что она уже ждала нас на парковке возле общежития.
Едва увидев нас, Коконе прыгнула мне в объятия и прижалась к моей груди.
– Дайя только что прислал мэйл, – говорит она дрожащим голосом. – Он написал, что любит меня.
Она не поднимает головы.
Даже если бы она не дрожала, как осиновый лист, я легко догадался бы, что она плачет.
– Он впервые мне такое сказал с тех пор, как понял, что я изменилась.
Харуаки кусает губу, молча слушая ее слова.
– Я сделала выбор. И я не отступлюсь, – произносит она, подняв голову и глядя на меня красными глазами. – Я пойду и спасу Дайю.
Ее решимость непоколебима.
– Коконе…
Он, видимо, через е-мэйл непрямо дал ей понять, что любит ее. Очевидная ловушка, но ее это не останавливает.
Однако это льет воду на мою мельницу.
– Ты сделаешь это любой ценой?
– Да. Я отдам собственную жизнь, если потребуется.
Этот ответ я и хотел услышать.
Этот ответ я и хотел услышать; теперь я могу использовать Коконе, чтобы взять верх над Дайей.
– Коконе. Харуаки. Мы отправляемся в «Кинотеатр гибели желаний».
Я использую любовь Коконе к Дайе, но исключительно во имя возвращения моей Марии.
И все же Харуаки улыбается мне.
– Ты берешь нас с собой? Огромное тебе спасибо, Хосии! – и он стискивает мне руки. Крепко.
– Б-больно, Харуаки.
Но он не ослабляет хватку; его глаза неотрывно смотрят на меня, и по щекам начинают стекать слезы.
– Спасибо, Хосии!
А ведь то, что я возьму Коконе, вовсе не означает, что Дайя будет спасен.
По правде сказать, Харуаки, скорее всего, доведется увидеть конец Дайи. И все же он льет слезы облегчения, ошибочно полагая, что я принял это решение ради спасения Коконе и Дайи.
Наконец он отпускает мои руки.
Они горят.
– Ах…
Мое сердце внезапно раскаляется. Настолько сильно, что это почти невыносимо.
Чистые слезы, которые они проливают за Дайю, набрасываются на меня.
Они заставляют меня понять.
– Угг… гх…
Я смотрю на свои руки, нагревшиеся от крепкого захвата Харуаки. Эти руки обладают способностью давить «шкатулки» и уничтожать «желания» других людей.
Эти руки доказывают, что я сошел с пути человечности.
Мое намерение использовать чувства этих двоих во имя Марии доказывает, что я сошел с правильного пути.
Ибо то, что я собираюсь сделать, – это…
– Аааа…
Когда же я так заблудился? Нет – уже моя попытка убить Ироху-сан разве не свидетельствует, что у меня не все винтики на месте? У меня уже тогда были проблемы с психикой; я просто их не заметил, потому что Ироха-сан осталась жива.
Я хочу молиться за Дайю. Я хочу молиться за счастье Дайи вместе с Коконе и Харуаки. Я хочу плакать вместе с ними. Я хочу разделить их чувства, хочу вместе отправиться на выручку.
Но я не могу.
Я верну Марию. Я просто не могу не поставить ее возвращение превыше всего остального. Ничего тут не поделаешь.
Я изменился навсегда.
Заполучив «Пустую шкатулку», я превратился в чудовище.
– Уу… уууууу…
На моем лице слезы.
Но это не прекрасные слезы, пролитые за другого, как у Коконе и Харуаки. Это страшные, эгоистичные слезы; я оплакиваю то, чем я стал.
– Харуаки, Коконе.
Все, что я могу, – облечь свои истинные чувства в слова.
– Я правда люблю вас обоих.
Это единственное, что я могу произнести честно и искренне.
Харуаки обнимает нас.
Коконе рыдает.
Проливать такие ужасные слезы, как у меня, – величайший грех. Слезы Коконе стекают мне на щеку, их чистота словно молча обвиняет меня. От этого мне еще печальнее.