Скажи это.
Я* изменю мир ради тебя.
Время выходит. Но теперь «нулевой момент» – это смерть Коконе, а не уничтожение «Кинотеатром» моей «шкатулки».
Время выходит.
– …Аах.
Я хотел изменить мир. Массовым производством «людей-собак» я хотел заставить людей осознать, что такое на самом деле вина. Я хотел избавить мир от безмозглых людей. Меня устраивало то, что сам я буду уничтожен, если только кто-нибудь подхватит знамя. Я думал, что Ироха Синдо сможет сделать это. Я был убежден, что Ая Отонаси сможет сделать это. Я решил создать теплый, стабильный мир, в котором никогда больше не будет трагедий, в котором никому не достанется наша судьба. Я был готов заплатить любую цену, даже собственную душу.
Теплый мир.
Справедливый мир.
Да, это было чистое и откровенное желание; и я сильнее, чем кто бы то ни было, старался воплотить его в жизнь.
Однако.
Однако.
Я* просто не могу стоять перед этой лужей крови и ничего не делать.
…Я знаю.
…Я знал.
Да,
на самом деле
все, чего я хотел,
когда взял тебя за руку
в том красном мире, –
чтобы ты обернулась.
Где я?
В красном кинотеатре. Да, в кинотеатре.
Это означает, что я смотрю фильм.
Я повторяю движения персонажа на экране.
– Я*…
«Я…»
Я падаю на колени.
Ученик средней школы падает на колени.
– Я* не думал о себе.
«Я не думал о себе».
Я закрываю руками залитое слезами лицо.
Школьник закрывает руками залитое слезами лицо.
– Я* только хотел, чтобы ты была счастлива.
«Я только хотел, чтобы ты была счастлива».
– Коконе…
И –
– Я спасу тебя!
…Я проиграл.
Я открываю глаза.
Они все время были открыты, но я открываю глаза.
Ая тянется к аптечке.
Ни секунды не колеблясь, Кадзу вонзает руку ей в грудь и извлекает «шкатулку». Это копия «Тени греха и возмездия», которую я ей дал.
Она имеет форму идеального куба.
Кадзу давит ее.
Ая, даже не дернувшись, продолжает оказывать Коконе помощь.
Я уже ничего не могу сделать.
Не могу двигаться. Не могу сопротивляться бессилию, которое наваливает на меня «кинотеатр».
Поэтому мне остается лишь стоять на коленях и смотреть концовку «Пирсинга в 15 лет».
Последняя сцена – в коридоре нашей средней школы.
Коконе смотрит на мое правое ухо и печально спрашивает:
«Ты сделал пирсинг?»
Я-на-экране уже с серебряными волосами. Он отвечает:
«Да, потому что я ненавижу пирсинг».
Сохраняя печальное лицо, она спрашивает:
«Это мольба о помощи, да?»
У кого-то начинает звонить будильник.
– Полночь, – вполголоса произносит Харуаки.
И тут же беспросветно черная дыра, бездна, бросается на меня и вонзается мне в грудь. Кинозал вокруг нас начинает затягивать в дыру; он уменьшается, искажается, превращается в сферу.
Меня окутывает абсолютная пустота, но кое-что я ощущаю.
Чувство потери.
И тут же я понимаю, что только что лишился «Тени греха и возмездия».
Кинотеатр полностью потерял форму, превратился в красный шар; а бездна растет и растет, окутывая все больше меня.
Однако внутри ее не чернота, но свет.
Свет.
И в этом море света кто-то кладет руку мне на плечо.
◊◊◊ Кадзуки Хосино – 12 сентября, суббота, 0.00 ◊◊◊
Мы стоим перед кинотеатром на третьем этаже торгового центра. Из «Кинотеатра гибели желаний» нас перенесло туда, откуда мы в него попали.
Я слышу поблизости звук сирен; я вызвал «скорую» заранее. Она вот-вот будет здесь. Та точка, куда я сказал Коконе ударить себя ножом, не настолько фатальна, как я расписал Дайе; уж во всяком случае, за десять минут она бы не умерла. Кроме того, Мария обладает достаточными познаниями в медицине, чтобы правильно оказать первую помощь. Так что при минимальном везении Коконе выживет. Если она полностью восстановится, можно будет считать, что мой план удался на 100%. Но даже в этом случае…
…Прости, Коконе. Мне правда очень жаль.
Не в силах смотреть на нее, я оглядываюсь по сторонам.
Сейчас, когда торговый центр пуст, он производит жутковатое впечатление. Я помню – когда-то мы вчетвером сюда приходили. Хотя меня вынудили тогда одеться в платье, для меня это все равно хорошее воспоминание. Но сейчас мои воспоминания об этом месте заляпаны кровью, и это уже навсегда.
Моя повседневная жизнь разваливается на мелкие кусочки.
Я перевожу взгляд. Рядом со мной п я т ь человек. Харуаки, сжимающий кулаки; Коконе, лежащая на полу; Мария, ухаживающая за ней; и –
Дайя, выпучив глаза, смотрит на человека, только что положившего руку ему на плечо.
– Да, Дайя, – говорю я ему. – Ты облажался с самого начала; ты изначально проиграл.
Я смотрю на человека, который нам помог, и продолжаю:
– «Владельцем» «Кинотеатра гибели желаний» была Миюки Карино.
Миюки Карино.
Одетая в форму женской старшей школы, она печально смотрит на Дайю.
Все началось, когда я узнал, что Карино-сан заполучила «шкатулку». «Владельцы» могут чувствовать чужие «шкатулки», и я тоже приобрел сходную чувствительность благодаря постоянному соседству с ними.
Ее «шкатулка» была всецело посвящена Дайе. Когда я это понял, я решил воспользоваться ей и отказался от идеи самому стать «владельцем».
– Если бы ты как следует проанализировал самого себя, ты наверняка заметил бы Карино-сан. И понял бы, что она и есть «владелец». Но ты этого не сделал.
Дайя молча смотрит на меня.
– Ты старательно вычеркивал ее из своей памяти.
Карино-сан молча отходит на несколько шагов. Хоть она и приготовила «шкатулку» для Дайи, ей сейчас нечего ему сказать.
– Ее «желание» было – чтобы ты принадлежал ей одной. Но «шкатулки» воплощают в жизнь и отрицательные чувства, которые прячутся под «желаниями»: хоть ты и очень дорог ей, одновременно она ненавидит тебя за то, что ты не дал ее душе мира. А главное – она понимает, что не можетзаставить тебя принадлежать только ей.
Вот почему «Кинотеатр гибели желаний» терзал Дайю воспоминаниями прошлого и пытался отобрать у него его заветное «желание»… и это длилось целый день.
– Не я, не Коконе. Только Карино-сан могла создать такую искаженную «шкатулку». Ты бы понял это, если бы как следует подумал о самом себе, – но посмотри, что получилось в результате.
Дайя убедил себя, что Коконе – «владелец», и остановился на этом.
Потому что, лишь ослепив себя, он мог идти навстречу своему «желанию».
– Поскольку я знал, кто на самом деле «владелец», я понял, что все твои громкие слова о твоей вере и решимости – полная фигня; они казались осмысленными только потому, что ты перестал понимать самого себя. Знаешь, ты так бросаешься навстречу собственной гибели – мне всегда казалось…
Мой голос вдруг начинает дрожать.
Чувства, до сих пор наглухо запечатанные внутри меня, теперь, когда я смотрю на Дайю, начинают выплескиваться.
Я гляжу на измазанную в крови Коконе.
Что я наделал?
Ранив Коконе и обманув Харуаки, я не вернусь уже к своей повседневной жизни. Эти шрамы никогда не пройдут. Моя дружба с Харуаки осталась в прошлом.
Во что я превратился?
Но у меня не было выбора – после того как я заполучил «Пустую шкатулку».