Но Дин знал и тогда, что рано или поздно Тёмный Ангел спустится и за ними на своих бесшумных крыльях. Он заставит тени сбросить свои маски и выйти на поклон к таинственным, могущественным зрителям, сокрытым в предвечной тьме, полной безумными и безымянными чудовищами. Смерть и пустота… бессчётные страницы книги вечности. Когда заканчивается жизнь, начинается гниение, медленное превращение в серую пыль. Конец это исчезновение. Люди вечно загнаны в рамки. Им кажется, что всё имеет начало и конец, альфу и омегу, свою точку отсчёта. Мы видим и воспринимаем лишь отрезки, отрицая существование безграничной прямой. Наш замкнутый в системе рассудок не может охватить и понять саму суть, великую истину подлинной бесконечности Вселенной. Мы ищем начало там, где его нет, в формах, не имеющих краёв и углов. Мы пытаемся понять то, что можно только чувствовать, вечно играем свои ничтожные роли, пытаемся сбежать от конца. Но смерть не поддаётся осмыслению или законам логики. Она просто приходит, завершая жизненный путь, обрывая нити Великого Кукловода. От прошлого нельзя уйти или избавиться, оно течёт, бушуя, у нас по венам, пульсирует в артериях, растворяется в горячей крови. Оно сливается с телом, становясь его неотъемлемой частью. Любовь, боль, страх – это болезни, существующие, как вирусы, в нашем организме и влияющие на твёрдость рассудка. Но душа свободна от этих оков. После смерти она становится частью безграничной вечности, бескрайней, холодной Вселенной, полной иллюзий и сладких грёз. И Великий Кукловод теряет над ней свою власть. Он не может опутать своими тяжёлыми, липкими сетями бесконечность мира забвения. Кто знает, может быть всё: наша жизнь, мир окружающий нас, люди, животные, история, проблемы и преграды на нашем пути, это только мираж, устойчивая иллюзия, существующая лишь в нашей фантазии?
Дин устало закрыл глаза. Смерть… мы зовём её вечным сном, в то время, как сама вечность для нас непостижима. Наше прошлое тлеет, исчезая и разваливаясь, вместе с нашим телом, а душа парит, внимая неясным, путаным приказам ангелов смерти. У неё нет рамок или границ, она свободна и не имеет бренного груза памяти. Воспоминания душили Дина своими липкими, холодными объятиями, они заставляли рухнуть на колени, пытались сломать всё его существо, истребляя силы. Прошлое живёт в крови… Он медленно достал из кармана небольшой, складной нож, острое лезвие которого сверкнуло в тусклом, белёсом свете. Дин провёл им по ладони правой руки, оставляя глубокий, болезненный след. Горячая кровь выступила из раны, стекая причудливыми струйками по коже, падая сквозь раскрасневшиеся от холода пальцы на тонкий слой первого робкого снега.
Метель усиливалась, в неистовой ярости вздымая к небу сонм сверкающих снежинок, и теперь сложно было различить очертания печальных аллей. Пространство, казалось, неожиданно расширилось. Белое мельтешение снега наполнило тенистые аллеи зыбкой, холодной пустотой. Жуткий вой ветра разрывал сгустившуюся в этом месте тишину. В этой белой, ожившей мгле смутно проступал чёрный образ сурового Самаэля, напоминающего в снежном мареве чёрную, бесформенную, злобную тень. Воспоминания медленно отступали в небытие, исчезая вместе с каждой каплей горячей, алой крови.
Дин достал платок и небрежно перевязал глубокую рану. Боль возвращала горькое чувство реальности, оставляя за собой приятное, дурманящее послевкусие. Он хотел сорвать маску со своего истинного лица, но это под силу только ангелу смерти, который возможно прямо сейчас сидит рядом с ним на скамейке и тоже зорко смотрит на яростную, лютую метель. Они всегда рядом и если прислушаться и отрешиться ненадолго от вечной, гнетущей суеты, то можно услышать их ровное, тяжёлое дыхание.
6
Джим долго не мог дозвониться Дину, он начал сильно волноваться. Тени ползли, извиваясь словно гигантские змеи, на запад, к ещё освещённым прощальным солнечным заревом, грозным небесам. Сильно мело. Казалось, что мир превратился в белый, клокочущий ад, скрывающий в своих недрах безликих духов. Вечером Джим собирался заглянуть к Нилу в бар и расспросить посетителей и бармена о странных байкерах, появившихся в Грейвс Сити недавно. С наступлением сумерек в его мысли закрадывались странные, жуткие образы, оживающие при помощи бурной, творческой фантазии: то ангел смерти Самаэль, с кривым, зазубренным кинжалом в руке, то чёрный человек, медленно прогуливающийся по мглистой, сонной аллее, то умирающая под покровом ночной тени мать. На тихих, сонных улицах никого не было, он шёл домой в полном, гнетущем одиночестве. Зазвонил телефон, выводя Джима из сомнамбулического состояния. Он взял трубку.