Ночь и пустота, бескрайние и всепоглощающие. Тускло и белёсо горели одинокие огни квартир, шумели поезда, мчащиеся в чёрную, бесконечную, сливающуюся с небом даль. Их звук, мерный стук колёс по рельсам, был хорошо слышен по всей округе, быстро и далеко разносясь в холодном, морозном воздухе. Улица стала частью, своеобразным продолжением великой пустоты Вселенной. Джим остро чувствовал одиночество. Неслышно к нему подкралась суровая любовница зима. Он знал, что в загадочное ночное время в головы людей приходят иные мысли, окутанный мраком тайны и тленом смерти. Снег навевал тревожные сны городу, в котором царила безумная, гнетущая тишина, и, если сильно прислушаться, то можно было услышать грёзы, мечты и думы каждого уставшего, измученного жителя, шум которых сливается в низкочастотный, пульсирующий гул. Джим представлял, как смотрят во тьму со своих незыблемых, каменных престолов суровые ангелы смерти, слегка припорошенные быстро тающим, первым снегом. Они пугали Джима в детстве, вызывая горестные ночные кошмары, и страх этот со временем никуда не исчез, а лишь вырос и ещё сильнее укрепился в его сознании.
Снег заметал старые, запутанные следы, стирая их с полотна дорог и истории. Одинокий, высокий уличный фонарь горел туманной, белой сферой. Чёрные тени сплетались, танцуя под неслышную для человеческого уха музыку траура в ночи. Джиму стало не по себе, он чувствовал чей-то пристальный, пронзающий на сквозь взгляд.
Он повернул голову в лево и вздрогнул от неожиданности. Рядом с ним стоял незаметно и бесшумно подошедший молодой человек, тот самый незнакомец, которого он видел несколько часов назад. На нём была та же странная, старомодная одежда, а в руке он крепко сжимал свою дорогую трость, с серебряной рукояткой в форме черепа, инкрустированного ярко сверкающими сапфирами. Теперь Джим смог разглядеть его лицо. У незнакомца были миндалевидные бездонные, иссиня-чёрные, сияющие глаза, обрамлённые длинными, пушистыми ресницами, прямой, ровный нос и ярко выраженные острые скулы, подчёркивающие его худобу и внешнее благородство. Все его движения были таинственны и элегантны, в нём чувствовалось нечто необычно прекрасное. Он притягивал своей мрачной и грустной красотой, которая кажется присущей только чистым и лучезарным ангелам. И всё же под этой маской внешнего совершенства, скрывалось что-то тёмное, безумное и опасное. Незнакомец приподнял шляпу в знак приветствия и хищно улыбнулся.
– В такую холодную погоду Вы кого-то ждёте, стоите здесь, на сильном, северном ветру, мысленно подгоняя своего друга. Вы гоните время и не цените минут. Молчите, не стоит Вам сейчас говорить, – приятным, вкрадчивым голосом сказал незнакомец. – Не бойтесь меня, а бойтесь человека с незрячими глазами на спине. Он не тот, кем кажется.
Джим вздрогнул. С правой стороны к нему подъехала машина. Полицейский бросил не неё отрешённый, шокированный взгляд и с облегчением вздохнул, поняв, что это Дин. Джим снова резко посмотрел в лево, в сторону странного, пугающего незнакомца, но тот бесшумно исчез, словно растворившись в клубящейся, снежной тьме.
Тени ползли, изрезанные метелью, наполняя город ночными кошмарами. В гнетущей тишине Джим слышал, как бешено стучит его сердце, как горячая кровь пульсирует в висках, заглушая осторожные звуки окружающего мира. Дин просигналил, и этот резкий звук вывел Джима из ступора. Он поспешно сел в тёплый автомобиль, и они медленно покатили по сонной, плохо освещённой улице мрачного Грейвс Сити. Дин казался очень встревоженным: его волосы были причудливо, неопрятно взъерошены, пальто небрежно накинуто на плечи, а некогда привлекательное, мужественное лицо стало похожим на бледную посмертную маску. Они молчали, глядя в непроницаемое, ночное безумие. Дворники гипнотически ритмично метались из стороны в сторону, очищая лобовое стекло от липкого снега. Небо было бесконечно глубоким и яростно чёрным. Оно ненавидело этот мир и отвергало его, засыпая белыми, холодными, острыми осколками далёких звёзд. Оно было безжалостно и безучастно к людям и их грёзам в своём великолепном пылающем гневе. Лишь голые, одинокие деревья, словно восставшие после долгих лет кошмарного сна жрецы, поклонялись и молились ему, протягивая скрюченные руки, своему древнему, чёрному божеству забвения.