– Всё ещё подозреваете меня? – прищурившись спросил Дуглас и облокотился на изогнутую, роскошную спинку старинного кресла, сделанного в викторианском стиле в серо-чёрных, печальных, иссохших тонах. – Что ж, это Ваша работа, всех вокруг подозревать. Предлагаю Вам сегодня присмотреть за нашими поисками. В то время, как Вам, Джим, я советую поговорить с отцом. Насколько мне известно он знает о секте очень много. Постарайтесь его разговорить.
– О чём Вы говорите, отец Эсборн? – удивлённо, едва не поперхнувшись от услышанного спросил Джим. – Мой отчим, единственный настоящий отец которого я знал, которым горжусь и которому благодарен умер три года назад. Всю свою жизнь он проработал в полиции и никогда никакими мифическими сектами он не занимался.
– У моего предшественника, – медленно начал священник задумчиво глядя в пол. – отца Эрикса, исповедовалась Ваша мать. Однажды вечером она пришла к нему и рассказала, что Вашим настоящим отцом является Сэмуэль Дэвидс. Мы, священники, знаем все грехи и тайны жителей этого чёрного, проклятого города. Мы исповедуем их, отправляем в последний путь. Не вините его в том, что он не воспитывал Вас, не помогал. Ваша мать ему ничего не сказала. Поверьте, я бы до сих пор хранил эту тайну, как и многие другие до этого, если бы Ваше общение с родным отцом не способствовало продвижению дела, – договорив священник с самодовольной улыбкой на лице сел в кресло закинув ногу на ногу и гордо вскинув голову. Он чувствовал себя победителем, здесь была его территория, он был владыкой, знающем таинственные сплетения тысячи страдающих во мраке безликих, ослепших душ и их судеб.
Джим ничего не понимал. Кровь шумела в ушах, бешено стучало сердце. Его руки жутко дрожали, а ноги стали ватными и слегка подкашивались. Казало, что всё происходит очень медленно, словно в страшном, болезненном бреду. Он считал своим настоящим отцом Эдварда Эландера, пускай по их венам и не текла одна и та же кровь. Именно он был его настоящим отцом. Да, он был своенравен, деспотичен, но всегда справедлив. Он воспитывал мальчика в суровых почти спартанских условиях и по-своему привязался к нему. Он вспоминал с теплотой этого жестокого, но честного человека. В тот вечер, когда Джим узнал, что его приняли на работу в полиции, они с отчимом сидели у камина, потягивая янтарный, полупрозрачный виски. В комнате было темно, лишь языки пламени дрожащим, алым светом преисподней бегло освещали сумрачные углы зала. Старик был совсем плох. Болезнь глубоко проникла в его тело и сильно разрушила изнутри, но она не смогла сломать его истинный непокорный и величественный дух. Эдвард сказал тогда Джиму: «Там ты увидишь грязь, истинную сторону Бога. Это либо сломает тебя, либо сделает сильным, но за это придётся дорого заплатить. Сила со временем сделает тебя бесчувственным, чёртовым бездушным механизмом. Не ищи здесь справедливость. Её нет. Её нет в этом проклятом мире. Главное, среди всей этой грязи не потеряй человечность… не потеряй себя.». Это наставление не раз помогало Джиму в дальнейшем. Да, он учился закрывать глаза на истинную, безжалостную и суровую, неистовую и карающую сторону Бога, которому в слезах молятся окружающие. Он следовал его советам и наказам, а теперь он узнал, что его настоящий отец всегда был рядом, совсем близко.
– Змеиная кровь Адамсов берёт своё. Да, Дуглас? – бесстрастно глядя в окно сухо и монотонно спросил Дин.
– Волчья кровь, – ухмыльнувшись поправил священник. – Увы, от неё не спрятаться даже под рясой священнослужителя и за духовным саном. Это то, от чего нельзя избавиться, убежать. Она делает нас нами, заставляет действовать и говорить. Течение нашей жизни так или иначе зависит от темпа её бешенного бега по разгорячённым венам.
Всё это время Джим пытался прийти в себя. Тошнота давящим комом подкатила к его горлу. Он жутко побледнел, и его лицо превратилось в некое подобие посмертной маски.
– Я пойду к нему, – едва слышно пролепетал он. Всё вокруг казалось ему безумным сном, сюрреалистичной картинкой. Джим медленно, неуклюже и немного неуверенно направился к выходу. Теперь он никого и ничего не слышал. Он оглох от звона его разбитой жизни, поломанной судьбы. Его личного истёртого осознания и восприятия окружающего и происходящего. Его действительности. Он испытал шок, заставивший его в итоге переосмыслить своё существование и мировоззрение. Над разбитым миром Джима воссияла цель: увидеть своего настоящего отца.
Он оставил позади душную, пропахшую ладаном серую церковь. На свежем воздухе ему сразу же стало легче. Тошнота и головокружение прошли. Ангелы прошлого остались сидеть на старинных, деревянных скамьях рассматривать витражные узоры.