— Смириться? — спросила я глухо и посмотрела на Леннокса. — Я никогда с этим не смерюсь.
Затем я отвернулась и на ватных ногах исчезла в драконьем загоне, в то время как боль в груди всколыхнула с новой, неизведанной силой.
Пустынная песня
Следующее несколько часов я помню только частично. Некоторое время я сидела с Ариэлем, затем снова, охваченная паническим страхом, ходила по улочкам Белары, надеясь на какое-то чудо. Но чуда не случилось. День прошёл, и наступил вечер. И я обессиленная, вернулась к драконьим загонам, обрадовавшись, что Грегору Кёниг кажется была нужна моя помощь. Мне было необходимо чем-то заняться, прежде чем боль растерзает меня, а в драконьих загонах всегда есть достаточно работы.
Грандиозная заключительная вечеринка по поводу соревнований вызвала в эту ночь ещё много проблем. В то время как на улице праздновали и взрывали один фейерверк за другим, драконам совсем не понравились грохот и суматоха. Они беспокойно буйствовали, поэтому я провела ночь с Грегором Кёниг и другими жокеями в законах, где мы, как могли, пытались успокоить драконов. Множество помощников внезапно растворились в воздухе. Теперь, когда мы проиграли соревнования, Ладислав Энде, казалось, вдруг приостановил свою щедрую поддержку.
Это предположение подтвердилось на следующее утро, когда мы после всего нескольких часов беспокойного сна обнаружили, что большая часть помощников уехала, оставив на нас уборку и демонтаж загонов.
Продовольственные киоски тоже закрылись, множество палаток исчезали, а южноафриканская команда, вместе с драконами, уже после обеда отправились в обратный путь, в то время как мы всё ещё собирали корыта и запаковывали снаряжение.
В воскресенье вечером, в шесть часов, закрылось туристическое бюро, и в этот же вечер последние посетители покинули Белару, потому что было не ясно, как долго оно ещё будет открыто.
Соревнования драконов закончились, а с ним, совершенно очевидно, палата сенаторов прекратила и свою поддержку. Большие кошки отвоевали город назад и с любопытством за нами наблюдали, балансируя вдоль городской стены.
Янина, Эрвин и Карл тоже ещё долго работали в воскресенье, и даже Дилан со своей перевязанной рукой помогал, как мог. Но в воскресенье вечером им тоже пришлось уехать, потому что профессор Эспендорм не согласилась продлевать освобождение от занятий.
— Если бы мы победили, Ладислав Энде сопровождал бы нас до самого Тенненбоде, эффективно используя средства массовой информации, — сказала я, когда мы с Грегором Кёниг, Торином, Ленноксом и Рамоном сидели поздно вечером у небольшого костра перед драконьими загонами. В Шёнефельде я вернусь только завтра утром, через дверь в доме Седони. Так я могла ещё помочь Грегору Кёниг подготовить драконов к полёту.
— Скорее всего, — раздражённо ответил Грегор Кёниг. — Они отказались от нас, как будто мы прокажённые. Я до сих пор не могу поверить в то, насколько бесчестен примус.
— Если бы Леннокс послушно носил сумку Скары, мы бы были уже дома, — язвительно произнёс Торин. — Тогда помощники Ладислава Энде, наверняка, взяли бы обратную перевозку драконов на себя, чтобы побыстрее вернуть его.
— А что ты потерял дома? — с горечью спросил Леннокс. Торин молчал.
Я изо всех сил старалась не думать об Адаме, пока беспрерывно работала, при этом лихорадочно ломая голову над тем, где ещё может быть спрятан эликсир. Но слова Леннокса были словно удар, и перед глазами сразу появилась сцена, как Адам неподвижно лежит и умирает в своей постели, а все только наблюдают, как ему становится всё хуже и хуже, потому что ничего не могут сделать.
Мне стало дурно, и я почувствовала, как всё внутри перевернулось от боли. Больше всего мне хотелось рухнуть на месте и больше никогда не вставать. У меня даже не было желания принять эссенцию колючей функии, действие которой между тем закончилось.
Да и для чего? Казалось бессмысленным продолжать поиски.
Я резко встала.
— Куда ты собралась? — немедленно спросил Торин. — Уже полночь, ложись лучше спать.
Я не ответила, пройдя в загон к драконам. Ариэль поприветствовал меня хриплым рычанием. Тон завибрировал в моём животе и успокоил.
Он подтолкнул меня головой, как будто ощущал, как я себя чувствую, и рокот стал громче и интенсивнее.
Я позволила ему, и почувствовала успокаивающий эффект звука. Моё дыхание замедлилось, а боль стала более тупой, без всякой эссенции колючей функии.
На небе поднялась полная луна, и тёплый ветер обдувал дюны. Бледный, белый свет опустился на пустынный ландшафт, и теперь, когда палатки, толпы людей и всё волнение с соревнованиями исчезли, вернулась тишина.
Я задумчиво вышла из палатки и какое-то время бродила по дюнам. Мягкий песок проваливался под ногами, а вдалеке я услышала хохот Рамона. Я ещё никогда не заходила одна в пустыню, хотя так часто бывала в Беларе, что она уже почти казалась мне вторым домом. Но как раз в этот момент меня манило одиночество бесконечного песочного ландшафта, и я хотела углубиться в него, уйти так далеко, чтобы оказаться совершенно одной. Я продолжала идти, пока не стих смех Рамона, и я больше никого не слышала.
Я села на высокую дюну и разглядывала живописный пейзаж, зачерпывая рукой и пуская по ветру песок. Белый свет придавал дюнам вид сугробов, а ветер, обдувающий их и с шелестом передвигающий песок, ещё больше усиливал это впечатление. «Не так уж и отличаются ледяные пустыни Антарктики от дюнного ландшафта вокруг Белары», — подумала я, погружённая в мысли. Пологие изгибы дюн имели на меня успокаивающий эффект, и я долго прислушивалась к веянию ветра.
Вдруг из ниоткуда послышался тихий шепот.
Поначалу я даже не обратила на него внимание, как будто он все время был вокруг меня, и я просто не воспринимала его, словно фон, к которому настолько привыкаешь, что уже даже не замечаешь.
Голоса медленно прокрались в уши, мелодичный шепот, практически пение, и я вдруг вспомнила, что ветер часто приносил мне воспоминания, что я могла слышать песнь природы. В пощелкивании и потрескивании огня тоже была своя мелодия и ритм, которые доносили до меня сцены того, как глубоко под землей куют металл.
Я видела сцены задолго до того, как понимала откуда они появлялись и что означали. Звуки воды тоже были мне не чужды. В Темаллине я ощущала горячее пульсирование земли. Так же, как и у бабушки, у меня была очень тонкая, чувствительная связь с музыкой, и я могла полностью отдаться и раствориться в ней. Я уже давно этого не делала, а во время последней попытки хоть и попала в Виннлу, но при этом чуть не соскользнула в царство мертвых.
Но сейчас все было по-другому, меня не ждало ничего мрачного. Я спокойно дышала, сосредоточившись на том, что хотел сказать мне ветер, и вдруг я услышала песню. В звуке, с которым ветер свистел над дюнами, содержалась мелодия, и я могла ее слышать.
Пустыня пела песню, а песня принесла с собой видения. Перед моим взором предстал образ прекрасной женщины. Ее длинные, светлые волосы ниспадали на плечи, она стояла в дожде из цветов и постоянно повторяла три слова: «Меррум се лири».
Понемногу я осознала, что песня унесла меня за собой, и постепенно пришла в себя. Я сидела ошарашенная на дюне, в то время как полная луна неизменно продолжала светить, так, будто ничего не случилось. Что это может означать? Я знала, что у каждого элемента есть своя мелодия, и они часто приносили с собой видения. Я снова прислушалась к песне и теперь, когда обратила внимание, снова смогла различить слова. «Меррум се лири». Я прислушалась. Песня всё это время была здесь, с самого первого дня, как я появилась в Беларе. Но я не знала, что могут означать эти слова.
— Пустынная песня, — прошептала я и повторила слова, чтобы понять их значение.
Но я не так хорошо знала древний язык, а сейчас уже было слишком поздно, чтобы вытаскивать кого-то из постели.
Я с трудом поднялась и пошла обратно к драконьему загону. На полпути я встретила Торина, было похоже на то, что он, как бы случайно, собрался посмотреть, чем я занимаюсь.