— Да, спасибо, — я встала со стула, но вновь почувствовала приступ тошноты. В глазах на секунду потемнело, и я резко схватилась за спинку стула.
— Вы хорошо себя чувствуете?
— Да-да, мне просто нужно поспать…
Упав на кровать, я проспала двое суток. На этот раз мне не снилось ничего, но от правой руки постоянно исходило приятное согревающее тепло. Стражи, взяв на себя командование, исполнили мои приказы так, как я хотела, а потому, проснувшись, мне оставалось лишь выслушать то, что произошло за это время.
Баал так и не пришел в себя, но его отправили в сопровождении домой. Жители хоронили своих родных, убирая с улиц обломки разрушенных зданий. Погибшим в сражении оборотням установили жалкое подобие памятника, их имена высекли на большом камне — это все, что сейчас можно было сделать. Ориас очнулся день назад, а Альфинур…так и не вернулся.
Убитая горем хозяйка деревень слегла в постель, а её муж будто постарел на несколько лет за эти дни. Маленького Жейрана я не видела, но искренне надеялась, что хотя бы с ним все в порядке. Слухи летели быстро, поэтому все кланы уже знали о случившемся. Думаю, сейчас наверняка происходит какое-то собрание, на котором все Императрицы осуждают Рубиновый клан. Раньше надо было все это обсуждать. До того, как погибнут сотни или тысячи.
Барбатос уже встал на ноги, однако, восстановился не полностью: изредка во время нагрузки у него отказывала то рука, то нога. Но все они были живы. Все мы скоро поедем домой. Но скоро ли? Альфинур не мог уйти сам, я знаю это, но остается только то, что его забрали. Кто? Не важно кто, я найду и верну своего мужа, теперь это в моих силах. Ведь Альфинур оставил мне нечто большее…
Глава 21
— Ну же, открой ротик, — зачерпнув из миски немного овсяной каши, я поднесла ложку к губам Ориаса, упряма тыча ею в плотно сомкнутые зубы. — Давай, что ты, как дите малое?
— Я мог бы и сам поесть…
— Неужели? — наигранно удивленно я посмотрела на забинтованные руки, безвольно лежащие на одеяле. — Пошевели хотя бы пальцем, герой.
Ориас нахмурился и одновременно покраснел, отворачивая голову к окну. Всего лишь три дня, но за это время он сильно истощал и был также бледен, как после самого ранения. Остальные видели в нем все того же сильного воина, не потерявшего боевой дух, но сейчас передо мной сидел простой ослабевший человек, неспособный даже взять в дрожащие пальцы ложку. Сказал ли ему лекарь о том, что он больше не сможет сражаться, как прежде? Навряд ли, но Ориас и сам прекрасно все понимал, глядя на свое серое лицо в отражении. Он тихо говорил, почти ничего не ел и вместе с тем бодро уверял о том, что все в порядке. Что постоянно кровоточащие раны — последствия яда, а ослабевшие руки — явление кратковременное. Так ли это? Конечно, нет. Из-за яда мышцы атрофировались, даже если он восстановит свои силы, на это уйдет слишком много времени. Я не хочу, чтобы он думал только об этом. Быть может, именно сейчас, когда его эпоха сражений зашла за горизонт, он задумается об иных вещах…
— Где Альфинур?
Опустив ложку в миску, я нервно прокашлялась, выдавливая из себя неестественную улыбку, не говоря ни слова. Почему-то, когда речь заходила о нем, я впадала в какую-то растерянность, пытаясь скрыть поднимающиеся из глубин слезы. Он не вернулся, он не мог, его держали где-то, возможно, вновь из-за меня, а я даже не знала где, сидела и ждала, что он постучится в дверь, ласково улыбнется и все мне расскажет.
— Я действительно не знаю, кто это был, Эолин. Прости…
Ориас вновь нахмурился, но послушно приоткрыл рот, позволяя мне ввести туда ложку.
— Как твоя нога?
— Болит, но меньше. Баал на славу постарался, прокусывая её, — маар рассмеялся, но тут же закашлялся. Вскочив со стула, я подала ему воды, но он лишь небрежно махнул рукой, вновь хмуря брови. Эта складка на лбу в последнее время не сходила с его лица.
— Эолин, я понимаю, что ты хочешь помочь, но…Но когда ты не отходишь от меня ни на секунду, я чувствую себя жалким.
Остановившись в метре от кровати, я поставила кувшин с водой на место. Уголки губ непроизвольно дернулись в улыбке. Значит, ты просто не хочешь показывать мне свою слабость? Вновь ты только о себе думаешь, Ориас.
— Но мне все равно, — подойдя к маару, я обхватила его голову руками и прижала к своей груди, поглаживая его по плечу. — Если ты не можешь быть со мной рядом, значит, я буду с тобой.
Он замер. Глубоко и тяжело выдохнул, обдав горячим дыханием кожу, а затем прижался своей худой щекой ко мне, прикрыв глаза. Я ласково улыбнулась, ведь действительно, как маленькое и дорогое мне дитя. Проведя ладонью по синим волосам, я почувствовала легкий поцелуй на руке и еще крепче обняла Ориаса, слыша, как его сердце начинает биться все чаще. Внезапно его голова стала слишком тяжелой, и я несколько отстранилась назад, всматриваясь в его бледное лицо. Он спал. Мирно и беззаботно сопел, пригревшись на груди, провалившись в мир грез за жалкую минуту. Теперь ты для меня гораздо больше, чем просто телохранитель. Ты вновь и вновь спасаешь меня, а я даже не могу тебе сполна отплатить. Пускай, это малое, что я могу сделать, но позволь хотя бы любить тебя в надежде услышать когда-нибудь столь важные слова в ответ. Каким бы сильным ты не был, каким бы немощным не казался, я никогда не отвернусь от тебя. Не только из-за обещания, но и из-за того, что ты дорог мне. Позволь эгоистически думать, что и я дорога тебе.
Положив маара на подушку, я попыталась уйти, но поняла, что он во сне продолжает сжимать мою руку. И я не смогла её выдернуть. Настолько крепкой и горячей была его слабая, некогда не двигающаяся ладонь…
Сидя в старом кабинете, я смотрела в окно, держа руки на животе. Маленькая часть меня. Маленькая часть его. Словно и не со мной вовсе происходит…Сколько дней этому малышу, силой проложившему дорогу к своей жизни? Всего лишь неделя, но я чувствую его крохотный магический поток, согревающий низ живота. Моя маленькая радость, что дарит страх. Я боюсь. Материнство казалось мне таким далеким, что я никогда не задумывалась о том, каково быть мамой. Каждый день не несет в себе хороших вестей, ты появился в тяжелое и смутное время, малыш. Стоит ли впускать тебя в этот мир, наполненный ложью и смертью? Смогу ли я подарить тебе улыбку, если не могу подарить её мужьям? Мне страшно. За тебя. И за себя. За то, что дорогие мне люди исчезают или слабеют, что скоро я могу потерять все, что гарантировало мне счастливую и богатую жизнь, что ты, получив опасную кровавую смесь, станешь новой мишенью этого несправедливого мира, где тех, кто любит, убивают сразу. Что мне делать? Ты не скажешь…Никто мне не скажет…
— Госпожа… — сморгнув слезу, я повернулась к двери, в которой стоял Барбатос. Увидев мое лицо, он неуверенно сделал шаг вперед. — Могу ли я…
— Конечно, присаживайся. Какие новости?
Командир потоптался на месте, после сев в кресло напротив. Его хмурое лицо не обещало благих вестей. Впрочем, за последнее время я уже привыкла к этому…