Часть
Климат на этой планете весьма далёк от того, что большинство разумных существ Галактики сочли бы комфортным для проживания. Жарко здесь бывает даже во время года, называемое обычно зимой. Лишь на закате температура начинает снижаться, и к утру пустыня, бывает, замерзает до звонкого похрустывания под ногами. Летом же прохлады не приносит и вечер, к пеклу добавляются пыльные бури – когда на час, а когда и на несколько суток. Во время этого буйства песка воздух даже в помещениях наполняется мелкой, подолгу висящей в воздухе пылью. Затем она медленно оседает, делая все предметы в комнате желтовато-седыми от покрывающего их налёта. Спасают от этой пыли, разве что, герметичные переборки. Или правильно устроенный вход в жилище, остающийся с подветренной стороны при любом из господствующих ветров. Именно так был сделан дверной проём в маленьком домике, выстроенном в скалах на юго-западном краю Дюнного Моря. Его владелец и единственный обитатель тоже страдал от вечной жары и пыли, но никогда не жаловался. Может, оттого, что жаловаться было, в сущности, некому, кроме пустынных попрыгунчиков, пробегавших мимо на водопой. А может, оттого, что его слишком хорошо научили «стойко переносить тяготы и лишения». Вот он и переносил, сезон за сезоном, год за годом. Что, в сущности, ему надо для жизни? Еда имелась, хоть и не слишком много – бегала в скальных каньонах на четырёх конечностях, выискивая растительность и грибы. В подвале дома имелся генератор. Около задней стены кухни возвышался преобразователь, конденсирующий воду. Парадоксально, но сухой, вроде бы, воздух планеты из-за высоких температур несёт довольно много влаги, и её можно добыть при охлаждении. Так делали здесь все разумные существа, кто при помощи технологий, а кто при помощи примитивных куполообразных сооружений, на одном из древних языков именуемых сардоба. Раз в стандартный год человека встречал в условленной кантине хмурый техник Службы, похожий на контрабандиста. Выслушивал пароль, кивал и произносил короткую фразу, мол «машина исправна, вот новые шифры». Техники всякий раз бывали разные, но выражение лиц у них было одинаково угрюмое. Сколько уже было таких встреч? Одиннадцать? Да, именно так, одиннадцать из четырнадцати, ещё три состоялись на других планетах, куда отшельник прилетал по неотложным делам. Его и этому обучили очень хорошо: когда просят твоей помощи, не отказывай, ведь кто, если не ты?
Наверное, он мог бы остаться на одной из тех, более благоустроенных планет, и никто бы его не осудил, в том числе, его старый учитель, давно ушедший в Силу. Но отшельник всякий раз возвращался в этот неуютный мир, продолжая тихую и размеренную жизнь затворника. Окрестные жители считали его чудаком, сумасшедшим, кое-кто за глаза называл колдуном. На вид он выглядел гораздо старше своего возраста – сказывались и бесконечные скитания по Галактике в юные годы, и война, и всё, что произошло после неё. А ведь в прошлом году ему исполнился всего пятьдесят один год, меньше половины срока жизни, отпущенного статистикой «среднему» человеку… Изредка он выбирался в какой-нибудь из местных городков, чтобы хоть немного побыть в обществе других разумных. Бродил по рынку, покупал самое необходимое, перед тем сбыв кому-нибудь из перекупщиков свои нехитрые поделки. Он делал их долгими жаркими днями в мастерской своей хижины из камня, кожи, кости, корневищ пустынных кустарников – всего, что попадалось под руку. Кроме одного, дерева джапор, прикоснуться к которому ножом до сих пор не мог себя заставить. Перед тем, как вернуться обратно в скалы, отшельник заходил в одну из кантин, где, пропустив пару дрынков, подолгу слушал местные сплетни. В доме отшельника имелся вещательный приёмник Голонета, но включался он крайне редко. Чело-век предпочитал просмотру имперских, да и «независимых» новостей длительные медитации, в ходе которых Сила разворачивала перед ним картины действительно важных событий настоящего и возможного будущего. То почти чёткие, то смазанные и неясные настолько, что трудно было понять, о чём именно говорит – или предупреждает – посредством них Сила. Впрочем, и они могли быть полезны, в определённом смысле слова. Во всяком случае, давали пищу для размышлений.
И всё бы ничего, если бы время от времени с Дюнного моря не начинал дуть ш’рав – обжигающе-горячий и очень сухой ветер, не сопровождаемый тучами песка и пыли. Его ровный, словно из плавильной печи, жар слишком сильно напоминал отшельнику совсем другой мир. И другой жар – раскалённой лавы Мустафара. Наставники с детства учили будущего джедая одному мудрому правилу: «Не сожалей о прошлом, смотри в будущее». И Оби-Ван Кеноби, рыцарь и Магистр разгромленного ныне Ордена, поступал именно так. Не сожалел, но делал выводы. И помнил каждую деталь, каждую мелочь, ведь без памяти нет разума, это тоже истина, не требующая доказательств. Чувствуя на лице горячее дуновение ш’рава, Оби-Ван вспоминал. Не только Мустафар, но и Корусант. Башню сенатских апартаментов, круглую площадку балкона пентхауса освещённые лучами нового дня, Дня Империи, как называли его теперь.