— Вы, вы и вы, — выбрал счастливцев Виктор Сергеевич. Вот так я и попал к постели больного. Вместе с Ниной и Ларисой. Лариса в группу зачислена недавно. Лена Семенихина, счастливая мама, взяла академический, и, чтобы площадь не простаивала, к нам и подселили Ларису. Она перевелась в Чернозёмск из Читы — вслед за родителями переехала. Отец занял место профессора на кафедре кожных и венерических болезней, когда наш прежний профессор, Де Пьер, ушёл-таки на пенсию в почтенном возрасте. Девяносто два года, не шутка. Он ещё с Николаем Ниловичем Бурденко работал, Де Пьер, на заре нашего института. Я его, правда, никогда не видел, только портрет. Последние пять лет он руководил кафедрой дистанционно, но, видно, пришла пора уступить место молодым.
Так что к профессорскому сыну Сене добавилась профессорская дочка Лариса. Непростая у нас группа, да.
Наконец, больничные халаты надеты, и мы прошли к больному.
Действительно, непростой. По виду — из Средней Азии. Казах? Скорее, киргиз. На вопросы не отвечает. То ли состояние не позволяет, то ли не понимает русского языка, а, скорее, просто не хочет отвечать. Встречаются и такие.
Кожа землистая, специфические татуировки. И запах тоже специфический.
Нина и Лариса пытались расспрашивать больного, осматривали, выслушивали, а я стоял чуть в сторонке, смотрел и думал.
О смысле жизни.
Кто я, зачем я, и, главное, зачем я здесь и сейчас.
Ни до чего фундаментального не додумался. Так, заметки на манжетах, не более.
Наконец, девушки закончили, и мы вернулись в учебную комнатку.
— Я заметил, что вы, Михаил Владленович, долго и глубоко размышляли. Даже не прикоснулись к больному, — начал Виктор Сергеевич.
— Точно так, Виктор Сергеевич, точно так. Размышлял.
— Быть может, вы поделитесь плодами ваших размышлений?
— Извольте, Виктор Сергеевич. Итак, больной Неизвестный. Был снят с поезда Ленинград — Ташкент по запросу поездной бригады. Документов при себе нет. При поступлении — сознание спутанное, в контакт не вступает, на вопросы не отвечает. Температура тридцать девять и семь, пульс восемьдесят шесть в минуту, давление сто сорок и восемьдесят. Кожные покровы, язык, зрачки, склеры, живот, тоны сердца, легкие, рефлексы… На основании осмотра можно предположить ряд заболеваний, на первый план выступают брюшной тиф и вирусный гепатит.
— Брюшной тиф? Почему вы так решили?
— По совокупности признаков. Конечно, потребуется лабораторное подтверждение, прежде всего метод гемокультуры. Но это время, а лечить нужно без промедлений.
— Совокупность признаков, допустим. Каких именно?
— Цвет кожи, температура тела, относительная брадикардия, спутанность сознания, наконец, запах…
— Запах?
— Да. Запах, характерный для больных брюшным тифом.
— А вирусный гепатит?
— Это всего лишь предположение. Но я бы его непременно проверил. Во избежание справедливых нареканий трудящихся.
— Это всё?
— В медицинском плане да.
— А в каком ещё?
— Я бы непременно сообщил в органы внутренних дел, и поинтересовался, нет ли у них в розыске беглеца из мест лишения свободы, человека по кличке «киргиз» или что-то вроде этого. С описанием примет. Полагаю, это уже сделано. Нет? Тогда поспешите. Судя по татуировкам, статьи у больного самые серьезные. И не исключаю, что бежал он как раз из медучреждения. А попал туда, специально заразившись тифом — с целью последующего побега.
— Ну, Михаил Владленович… Насчёт подозрения на брюшной тиф я с вами согласен. Начет вирусного гепатита — может быть. Но побег из тюремной больницы… Это уже следствие ведут знатоки какое-то.
— Вы просили поделиться плодами размышлений. Я поделился. А решать, разумеется, вам.
Занятие прервала медсестра.
— Звонят из Москвы. Просят Михаила Чижика.
— Кто просит? — недовольно спросил Виктор Сергеевич.
— Из приемной Комитета Государственной Безопасности. Генерал Тритьяков. Говорит, срочное дело. Но только если Михаил Чижик не занят. Если занят, он позвонит попозже.
Все посмотрели на меня.
Эк как не вовремя! Или, напротив, вовремя? И чего это Евгению Михайловичу вдруг надумалось звонить, да ещё в инфекционную? Видно, из деканата направили. Но что за срочность? Или это он так шутит? С Тритьякова станет.
— Я занят? Или пусть попозже позвонит? — спросил я преподавателя.
Виктор Сергеевич лишь махнул рукой.
Я на два месяца отодвинул сроки 25 съезда КПСС. Полагаю, что это вполне допустимо.