Порой белая чайка, похожая на морского принца, подлетает вдруг к Лалле и чертит над дюнами большие круги, словно узнала ее. Лалла машет ей рукой, пытается подманить ее, называя разными именами, в надежде, что, если угадает правильно, птица вновь примет человеческий образ и из пены встанет морской принц, чьи волосы сотканы из света, в чьих глазах сверкает пламя.
«Сулейман!
Мумин!
Даниэль!»
Но большая белая чайка продолжает кружить в небе, удаляясь в сторону моря. Касаясь волн острием крыла, она не сводит с Лаллы сурового взгляда, однако не отвечает ей. Слегка раздосадованная, Лалла бежит следом за стаей птиц и, размахивая руками, выкрикивает наугад разные обидные прозвища, чтобы позлить морского принца: «Цыплята! Воробьи! Голубята! — И даже: — Ястребы! Грифы!», потому что чайки не любят этих птиц.
Но безымянная белая птица летит все так же медленно и равнодушно, летит, удаляясь вдоль берега, парит в струях восточного ветра; напрасно Лалла бежит по утоптанному прибрежному песку — птицы ей не догнать.
Чайка улетает, скользя над полосой пены среди других птиц, улетает, и вот уже птицы стали неразличимыми точками, тающими в лазури неба и моря.
И еще Лалле очень нравится вода. Когда среди лета зарядят дожди, вода стекает с крыш, крытых листами железа и картона, и, журча свою нежную песенку, собирается в больших бидонах под водостоками. Дождь обыкновенно начинается ночью, Лалла слушает, как, всё нарастая, раскатывается по долине или над морем гром. Сквозь щели в досках она любуется прекрасными белыми зигзагами молний, которые беспрестанно вспыхивают и гаснут, и при этом все в доме вздрагивает. Амма неподвижно лежит на своем ложе, она продолжает спать, укрывшись с головой, не слыша шума грозы. Но в другом конце комнаты мальчишки проснулись, и Лалла слышит, как они шепчутся, беззвучно хихикая. Садятся на своих матрацах и тоже стараются сквозь щели в досках увидеть, что делается снаружи.
Лалла встает и бесшумно идет к двери, чтобы полюбоваться узорами молнии. Но поднялся ветер, большие холодные капли падают на землю, стучат по крыше, и Лалла снова прячется под одеяло: шум дождя ей больше всего нравится слушать вот так, в темноте, лежа с открытыми глазами, глядя, как время от времени освещается крыша, и прислушиваясь, как громко барабанят дождевые капли по земле и по железу — точно с неба сыплются мелкие камешки.
Вскоре из водостоков в пустые керосиновые бидоны начинает хлестать вода, и Лалле радостно, будто эту воду пьет она сама. Вначале бидоны издают металлический звон, но, по мере того как они наполняются, звук становится глуше. Вода заливает все вокруг: льется на землю, в лужи, в старые, брошенные на улице котелки. Капли дождя, ударяясь о землю, взбивают сухую зимнюю пыль, и в воздухе стоит особенный запах — чудесный запах влажной земли, соломы и дыма. Кое-кто из детей выбегает ночью на улицу. Сбросив с себя одежду, они голышом бегают под дождем по улицам, со смехом и криками. Лалле тоже хотелось бы побегать с ними, но она уже слишком большая, девочки ее возраста без одежды не бегают. И она вновь засыпает, не переставая прислушиваться к дробному перестуку капель по крыше и думать о двух прекрасных струях, которые бьют теперь по обе стороны крыши, наполняя переливающейся через край водой бидоны из-под керосина.
Когда с неба льет несколько дней и ночей подряд, какое это удовольствие — попариться в бане, в городе, по ту сторону реки. Амма решила взять с собой Лаллу в баню под вечер, когда заходящее солнце припекало уже не так сильно и в небе начали сгущаться большие белые облака.
Сегодня очередь женщин мыться в бане, и они тянутся сюда по узкой тропинке, идущей вдоль берега реки. В трех-четырех километрах вверх по течению перекинут мост, по которому ездят грузовики, а не доходя моста — брод. Здесь женщины и переправляются через реку.
Амма идет впереди с Зубидой и с ее двоюродной сестрой, по имени Зора, и другими женщинами, которых Лалла знает в лицо, но имени их не помнит. Они поднимают юбки, переходя реку вброд, громко переговариваются и смеются. Лалла немного отстает, на душе у нее радостно, ведь в такие дни нет работы по дому и не надо собирать хворост. И потом, ей очень нравятся большие, низко нависшие белые облака и зелень травы у берега реки. Вода в реке ледяная, земляного цвета, она струится между ногами Лаллы, когда та переходит реку вброд. Там, где начинается отводной канал, есть ступенька. Лалла, поскользнувшись, оказывается вдруг по пояс в воде, она спешит выбраться на сушу, платье облепляет ей живот и ноги. На другом берегу мальчишки подглядывают, как женщины, перебираясь через реку, задирают юбки, а те обстреливают мальчишек мелкими камешками.
Баня — большое кирпичное строение на самом берегу реки. Сюда Амма и привела Лаллу, когда та приехала в Городок. Лалла никогда прежде не видела ничего подобного. Это большое просторное помещение с чанами, наполненными горячей водой, и печками, где раскаляются камни. Один день здесь моются женщины, другой — мужчины. Лалле очень нравится баня, в ней так много света, он льется в окна под самой крышей из волнистого железа. Баня работает только летом, потому что вода здесь редкость. Вода поступает из громадной, построенной на возвышении цистерны, откуда она стекает по желобам, которые тянутся под открытым небом до самой бани, где низвергаются в большой цементный бассейн, похожий на место для стирки. Сюда Амма с Лаллой приходят ополоснуться после того, как вымоются в горячей воде, они обливаются холодной водой из больших ковшей, вскрикивая и вздрагивая от холода.
И еще одно нравится здесь Лалле — пар, который белым туманом наполняет зал, затягивает его молочной пеленой до самого потолка и выходит через окна, а свет от этого мерцает. Войдя в баню, в первое мгновение ты задыхаешься от пара. Потом раздеваешься и складываешь одежду на стуле в глубине помещения. В первое время Лалла стеснялась — не хотела раздеваться догола перед другими женщинами, она не привыкла мыться в бане. Ей казалось, что все смотрят на нее и смеются, потому что у нее нет грудей и слишком белая кожа. Но Амма ворчала на нее, заставляла снимать одежду, подбирать кверху длинные волосы и, скрутив их узлом, повязывать полотняной повязкой. Но теперь Лалла раздевается без всякого смущения. И на других не обращает внимания. Вначале ей все казалось ужасным, ведь среди женщин были уродливые и старые, иссеченные морщинами, словно высохшее дерево, или, наоборот, толстые, с жирными складками, с грудями, свисавшими, точно бурдюки, или больные, с ногами, покрытыми язвами или вздувшимися венами. Но теперь Лалла смотрит на них по-другому. Ей жалко уродливых и больных женщин, она их больше не боится. А потом, вода такая чудесная, такая чистая, она льется в громадную цистерну прямо с неба, она такая свежая, что должна вылечить тех, кто нуждается в исцелении.
Когда после долгих месяцев засухи Лалла наконец погружается в воду, та сразу обволакивает ее тело, с такой силой обхватывает ноги, живот, грудь, что на мгновение у Лаллы пресекается дыхание.
Вода очень горячая и жесткая, и к коже сразу приливает кровь, поры расширяются, волны тепла проникают до самого нутра, словно вода наделена такой же властью, как небо и солнце. Лалла погружается все глубже, пока обжигающая вода не поднимается выше подбородка, касается губ и вот уже доходит до ноздрей. Тогда Лалла на некоторое время замирает, глядя на потолок из волнистого железа, который словно плывет в облаках пара.
Потом подходит Амма, неся в горсти траву мыльнянку и пемзовый порошок, она трет Лаллу, чтобы смыть с ее тела пот и пыль, трет ей спину, плечи, бедра. Лалла отдает свое тело во власть тетки: Амма умеет так ловко намыливать и скоблить кожу; потом Лалла идет к цементному бассейну и погружается в прохладную, почти холодную воду, и вода сжимает ей поры, разглаживает кожу, натягивает нервы и мышцы. Моясь вместе с другими женщинами, Лалла прислушивается к шуму воды, которая низвергается из цистерны. Эта вода особенно нравится Лалле. Она прозрачная, как в горном ключе, она легкая, она скользит по чистой коже Лаллы, как по обкатанному камню, она плещется в солнечном свете, разлетаясь тысячами брызг. Под струей воды женщины моют свои длинные, отяжелевшие черные волосы. Даже самые безобразные тела кажутся прекрасными, если смотреть на них сквозь струи чистой воды, от холода голоса звучат громче, далеко разносится пронзительный смех. Амма обеими руками плещет водой в лицо Лалле, и на ее загорелом лице ослепительно сверкают белые зубы. Блестящие капли медленно скользят по ее смуглым грудям, по животу, по бедрам. Вода полирует, разглаживает кожу, ладони делаются мягкими-мягкими. Становится холодно, хотя все помещение наполнено паром.
Амма обертывает Лаллу большим полотенцем, а сама закутывается в простыню, которую завязывает на груди. И они вместе идут в глубину зала, туда, где на стульях сложена их одежда. Тут они садятся, и Амма долго, прядь за прядью, расчесывает волосы Лаллы, пропуская их сквозь сжатые пальцы левой руки, чтобы проверить, не завелись ли насекомые.
И это тоже приятно и навевает дремоту. Лалла смотрит прямо перед собой, ни о чем не думая, утомленная всей этой водой, одурманенная густым паром, медленно, тяжелыми клубами поднимающимся к окнам, где трепещет солнечный свет, оглушенная шумом женских голосов и смехом, плеском воды и гуденьем печей, где нагреваются камни. Так она и сидит на металлическом стуле, поставив босые ноги на прохладный цементный пол и дрожа в своем большом влажном полотенце, а ловкие руки Аммы тем временем неутомимо расчесывают, перебирают, гладят ее волосы, а последние капли воды стекают по ее щекам и спине.
А потом, когда все уже кончено, когда они одеты, Амма и Лалла выходят на улицу и сидят там, греясь на вечернем солнышке, они пьют мятный чай в маленьких стаканчиках с золотым рисунком, почти не разговаривая друг с другом, точно совершили далекое путешествие и слишком переполнены увиденными чудесами. Путь до дощато-картонного Городка на другой стороне реки долог. Когда они возвращаются домой, все уже окутано иссиня-черной темнотою и в просветах между облаками сверкают звезды.
Бывают особенные дни, не похожие на другие, это дни праздников, и ты живешь как бы ради них, в ожидании и в надежде. Когда ждать уже недолго, на улицах Городка, в домах, у колонки только и разговору что о празднике. Всем не терпится, всем хочется, чтобы праздник поскорее наступил. Случается, Лалла проснется утром, сердце у нее колотится быстро-быстро, а по рукам и ногам бегают странные мурашки — это потому, что она решила: сегодня праздник. Она поспешно вскакивает и второпях, даже не успев пригладить волосы, вылетает на улицу — пробежаться по утреннему холодку, пока солнце еще не взошло, все вокруг тонет в сероватой мгле и все молчит, кроме нескольких птиц. Но поскольку в Городке не заметно никакой суеты, Лалла понимает: праздник еще не настал, и ей не остается ничего другого, как вновь забраться под одеяло, если только не вздумается пойти в дюны посидеть на берегу, любуясь отблесками первых лучей солнца на гребнях волн.