— Пусть впереди пойдет охранник,— волнуясь, шепнул Авенир на ухо Отцу Никону.— Я не могу связно объяснить, но… Это похоже на ситуацию с Низовцевым.
— Бог с вами! — отшатнулся Николай Николаевич, посерьезнел, огляделся.— Анатолий, выведи этого типа во двор! Сюда его! Ступай, ступай, что же ты?
Как ни был туп новоявленный начальник охраны, а и он заподозрил неладное. Неохотно поднялся он на крыльцо, скрипнувшее под тяжелым телом. Достал пистолет, оглядел его, дунул зачем-то в ствол. Помявшись, вдруг сошел со ступенек, постучал в стекло приоткрытого окна:
— Эй! Хозяин! Выдь на минутку!
Никто ему не ответил. Толик вернулся, глянул криво на своих спутников, осторожно потянул на себя скрипучую дверь в сени. Когда она приоткрылась на ширину ладони, из полутьмы на крыльцо, подняв хвост трубой, выбежала серая кошечка, ласково, с мурлыканьем потерлась о ногу охранника. Толян улыбнулся, откинул кошку ногой и широко распахнул дверь.
Тотчас громыхнуло, да так, что домик подпрыгнул, крыша вздыбилась, стекла вылетели, отовсюду посыпалась дранка и штукатурка. Входную дверь вынесло наружу вместе с косяком. Отец Никон, Монумент и Авенир пригнулись, присели — над их головами с визгом и жужжанием пронеслись мелкие и крупные осколки. Телевизор смолк. В сарайчике за домом отчаянно закудахтали куры. Монумент и Авенир упали в цветочные клумбы справа и слева. Николай Николаевич, растерявшись, замер на дорожке в полуприседе, разведя руки по сторонам — точно в воду собрался прыгнуть.
— Ложись! — зашипел ему Монумент, махнув рукой с пистолетом.— Ложись!
Никон в своем шикарном костюме неохотно лег прямо на дорожку, чернея на ней, как огромный жук. Они лежали и ждали чего-то, хотя все уже произошло. Из выбитых окон валил черный и желтоватый дым, резко воняло взрывчаткой. Низко над садами, щебеча, носились ласточки. Монумент поднялся первым, перебежал под стену дома, выпрямился. Отец Никон с Авениром подошли к нему, отряхиваясь.
У крыльца, раскинув руки и ноги, неподвижно лежал незадачливый начальник охраны. При взгляде на него Николай Николаевич позеленел, ухватился за руку Можаева:
— Я ваш должник, Авенир Аркадьевич!.. Если бы не ваши предчувствия, я непременно пошел бы вперед! Вы провидец, что ли?
— Сам не знаю, как это мне пришло в голову,— точно оправдываясь, шепотом ответил Авенир.— Я подумал: телевизор работает слишком громко. Так в комнате его слушать не станешь. Это его для нас включили…
— Хотел бы я знать, кто это сделал,— сказал Грешников, выходя из дымного дома на крыльцо и откашливаясь.— Хозяин в спальне, застрелен. Молодой парень, кстати. Неплохая наводочка! Вашего Толика ловко завели в западню. Если бы сам он не погиб, я бы поклялся, что он хотел нас угробить.
— Надо бы поискать здесь мастерскую,— предложил Авенир.— Не дома же он лепил свои бомбы…
С этими словами он направился было к ближайшей дворовой постройке.
— Назад! — остановил его Монумент.— Уходим отсюда на улицу, все!
— Почему? — удивился Авенир.
— На этот раз у меня предчувствия! Хочешь попробовать открыть еще одну дверь в этом гостеприимном хозяйстве? Пока все не осмотрят саперы — никаких телодвижений!
— Он прав,— кивнул Отец Никон.— Нам лучше выйти. К тому же вон какие-то люди лезут во двор. Соседи, наверное.
Они вышли за калитку. Грешников грубо прогнал зевак, вызвал подмогу и саперов. Николай Николаевич попросил соблюдать конфиденциальность и поспешно удалился с разрешения оперативника. Настроение его, впрочем, как и костюм, было безнадежно испорчено. Монумент тоже не источал оптимизма, умывая лицо у поселковой колонки.
— Два следа обрубили! Они рубят хвосты, твои вьеты!
— Может, осмотр подворья что-нибудь даст?
— Может, и даст, только не по нашему делу! Если установят, что Низовцева взорвали бомбой из этого милого домика, уже будет удачей. Остальной материал растащат другие, по своим делам… Невезучий я какой-то!
Авенир Можаев вздохнул и решился.
— Дай мне одно обещание,— сказал он раздосадованному оперу, присевшему на скамейку у калитки.
— Какое?
— Обещай ни о чем меня не расспрашивать. Обещаешь? Хорошо. Когда приедут твои коллеги, мы поедем и арестуем Трофима и главного убийцу. Я знаю, где они прячутся.
— Знаешь?! — вскричал Монумент.— А что же ты молчишь все утро?! Отвечай!
Но Авенир насупился, скрестил руки на груди, прикрыл голубые глаза и хранил мрачное молчание. А что еще оставалось ему делать?
Они мчались по проспектам города в машине оперативника, не глядя друг на друга. Опер дулся на Авенира, а Можаев смаковал горький вкус исполненного долга. Истязать себя исполнением долга — это очень по-русски. Возможно, и у других народов присутствует этот способ самовозвеличения, но наши страстотерпцы довели его до совершенства.