— Я вздыхаю не поэтому! — сухо возразил Отец Никон, отвернувшись от злорадной персиянки.
— Поэтому, поэтому!..
— Вовсе нет! Я… Мне… В общем, я знаю, где скрывается Вероника.
Все трое посмотрели на непривычно смущенного Отца Никона.
— Прошу понять меня правильно… Я всегда относился к ней… К ним обоим хорошо… Я был не только партнером, но и другом…
— Знаем, знаем! — ухмыльнулась Белла.— У нее много таких друзей. Да, Авенир Аркадьевич?
Авенир вспыхнул и очень равнодушно пожал плечами. Известие ошеломило его. Он невольно связывал воедино вчерашнюю встречу с Вероникой и все последующие события.
— Так вот… Это, наверное, будет вам неприятно слышать, Белла, но когда еще… Когда Юрий Карпович только ухаживал за Вероникой, он купил ей квартиру неподалеку от нашего офиса, на Апрельской улице. Там впоследствии и девочка росла… Насколько я знаю по счетам, квартира до сих пор существует, хотя Вероника ею не пользовалась с тех пор, как они поженились. Я полагаю, что она с дочерью сейчас там,— закончил Николай Николаевич и выдохнул.
Видно было, что ему нелегко далось это признание. Грешников осторожно коснулся его руки:
— Вы поступили очень правильно, сообщив нам это. Вы выполнили свой гражданский долг…
Николай Николаевич посмотрел на него изумленно и презрительно, отнял руку и сказал в сердцах:
— Иди к черту, опер!..
Монумент переглянулся с Авениром и пожал пудовыми квадратными плечами.
Можаев мучительно соображал, хмуря брови.
— Что ты намерен предпринять? — спросил он Грешникова.— Неужели задержать ее? А если это оговор со стороны вьета?
Грешников усмехнулся и потер шишку на черепе.
— Ты много встречал людей, тянущих на себя мокрое дело? Убийство, пардон… — извинился он, бросив взгляд на Беллу.— Так вот я тебе скажу: я до сих пор не встречал ни одного! Даже среди самых отпетых уголовников! Все это сказки! Своя рубашка каждому ближе к телу. На лучшего друга жмура повесить — это сколько угодно, а на себя взять — извини-подвинься. Ничего себе оговор! Довольно фантазий! У меня есть официальное признание — и постановление о задержании и взятии под стражу. Поехали!
— Стойте! Надо же проверить! Я знаю как! — воскликнул Авенир.— Я вам не рассказывал, я… забыл! Да, я забыл, что есть еще одна зацепка! Ваш сын, Белла Александровна, он… Как бы это правильнее выразиться… Повел себя не вполне тактично с одной девушкой, когда скрывался у вьетов. Она пожаловалась в милицию, а вскоре жалобу забрала! Я думаю, к ней приходил хозяин вьетов и подкупил ее!
— Да это мог быть кто угодно! — махнул рукой Грешников.— Тот же Трофим.
— Но надо же проверить!
— Обязательно проверим! Ты что, не веришь нашему правосудию?! Но сначала я хочу привести в исполнение приговор… Тьфу, черт, постановление об аресте! А потом — все, что угодно. Поехали!
— С вашего позволения, я хотел бы остаться… — вкрадчиво попросил Отец Никон.— Вы же должны понять, что мое присутствие…
Белла хмыкнула.
— С вашего позволения я предлагаю вам поехать с нами! — отрезал Грешников, еще таивший обиду на Николая Николаевича.— Вы понадобитесь нам как понятой, а кроме того, если там ребенок, вам придется о нем позаботиться. Или мне оперативницу вызывать?
Николай Николаевич сник и больше не возражал, но вид имел жалкий.
Оставив Беллу в мрачном удовлетворении упиваться картинами мести над гробом сына, они поехали по адресу Вероники в машине Монумента. Отец Никон, отвыкнув в лимузине от роскоши отечественного автомобилестроения, никак не мог примоститься в тесном салоне, кривился, будто у него разом заныли все зубы. А может, его страшило свидание с Вероникой?
Авенир непрерывно сосредоточенно думал о чем-то. Сознание его сузилось и заострилось, точно острие шпаги. Напряжение росло и становилось уже невыносимым, он с нетерпением ждал, что вот сейчас блеснет свет — и все станет ясно.
— Послушай! — сказал он суровому Грешникову.
— Не хочу ничего слушать! — помотал квадратной головой Монумент.
— Да нет, я не о том… Вьет объяснил, зачем он защищал меня от Витька?
— Трофим ему приказал следить, чтобы с тобой ничего не случилось. А что, это важно?
— Очень! Очень важно, как же ты не понимаешь? Ну почему я, по-твоему, так полюбился хозяину вьетов?!
Грешников опять замотал головой, будто отгоняя мух, и даже очень похоже замычал — густо и протяжно. Видно, припомнил годы обучения в ветеринарном училище.
— Только давай без кроссвордов! Я знаю: я тупой опер! Дерево! Не надо меня в этом убеждать! Но у меня есть глаза, понимаешь! — Он ткнул себе в глаза растопыренными толстыми пальцами.— И уши! — Он оттопырил ухо,— И я вижу то, что вижу, и слышу то, что слышу! Я нормальный человек, не больше и не меньше! Я не могу убеждать себя в том, что мне хочется видеть и слышать!