Приложение Вейценбаума было продуктом своего времени. В течение 1950-1960-х годов энтузиазм в отношении компьютеров, программирования и искусственного интеллекта не только заставлял думать, что человеческий мозг представляет собой разновидность компьютера, но и то, что человеческий язык представляет собой продукт деятельности одного из алгоритмов, работающих внутри этого компьютера. Как объяснял Дэвид Голамбиа в книге «Культурная логика цифровых вычислений», новое поколение «вычислительных лингвистов» во главе с коллегой Вейценбаума по МТИ Ноамом Хомским считало, что форма «естественного языка», на котором люди говорят и пишут, отражает «операции компьютера внутри человеческого мозга, который выполняет все лингвистические операции». В своей статье, опубликованной в 1958 году в журнале Information and Control, Хомский писал, что «один из возможных методов описания грамматики может представлять собой программу для универсальной машины Тьюринга». Эта теория казалась многим крайне привлекательной, так как была окутана в соблазнительные одежды «технологической инновации», пишет Голамбиа. Она предлагала «механистическую ясность», замещая «беспорядок», присущий человеческому языку, «понятным внутренним компьютером». За счёт обратного инжиниринга человеческой речи можно было обнаружить подспудный код, лежащий в основе языка, а затем воспроизвести его в виде компьютерного кода.
Вейценбаум назвал свою программу «Элиза», в честь девушки-кокни, героини пьесы Бернарда Шоу «Пигмалион», которая учится говорить на правильном английском языке под опекой самонадеянного профессора фонетики Генри Хиггинса. Для того чтобы имитация разговора была чуть более интересной, Вейценбаум придумал своему искусственному собеседнику личность - в его представлении это был психотерапевт, работавший по методу Роджерса. В своей работе автор объяснил, что выбор личности был основан на вполне прагматичных соображениях. Психотерапевты, использовавшие метод, созданный в 1940 году психологом Карлом Роджерсом, притворялись в разговорах с пациентом, что совершенно не понимают окружающего их мира. Чаще всего они просто повторяли заявления пациентов, либо сопровождая их банальными комментариями, либо трансформируя их реплики в открытые вопросы. Понимая, что подобная наивность представляет собой своего рода игру, пациенты могли приписать своим терапевтам «глубокие знания, понимание происходящего и способность к логическому мышлению». Вейценбаум считал, что подобный персонаж мог оказаться для «Элизы» «крайне полезным в психологическом смысле» - эта роль позволяла представить, что за пустотой программы скрывается истинный интеллект.
Вейценбаум привёл отрывок из диалога «Элизы» с молодой женщиной, одной из первых протестировавших программу (ответы машины указаны курсивом):
Все мужчины похожи друг на друга.
В каком смысле?
Они всегда раздражают нас то по одному, то по другому поводу.
А ты можешь привести конкретный пример?
Ну что ж, я пришла сюда из-за моего друга.
Ты пришла сюда из-за друга.
Он говорит, что я постоянно нахожусь в состоянии депрессии.
Мне очень печально слышать, что ты находишься в состоянии депрессии.
Да, это так. Я несчастлива.
А ты думаешь, что твой приход сюда поможет тебе не чувствовать себя несчастной?
Я могу со всей определённостью сказать, что мне нужна помощь.
Как по-твоему, что могло бы произойти, если бы ты получила помощь?
Возможно, я могла бы помириться со своей матерью.
Расскажи мне больше о своей семье.
Мама заботится обо мне.
А кто ещё в семье заботится о тебе?
Мой отец.
Твой отец.
Ты тоже чем-то напоминаешь мне моего отца.
Чем?
Ты не проявляешь агрессии, но мне кажется, что ты не хочешь, чтобы
я это замечала.
Что заставляет тебя думать, что я не проявляю агрессии?
Ты не споришь со мной.
Как ты думаешь, почему я не спорю с тобой?
Ты меня боишься.
Тебе приятно думать, что я тебя боюсь?
Мой отец боится всех и вся.
Говоря о своём детище, Вейценбаум (который признавал, что оно представляет собой непримечательный и даже немного глуповатый вклад в молодую область естественно-языковой обработки) заметил, насколько простым может оказаться для программистов создание машин, «ведущих себя необычным образом и способных зачастую поражать даже искушённых наблюдателей». Однако как только «внутренние механизмы работы программы объясняются простым и понятным языком, - продолжал он, - вся магия моментально исчезает. Перед нами предстаёт всего лишь набор процедур, зачастую достаточно изощрённых. Наблюдатель говорит себе: 'Такую программу мог бы написать и я сам". Программа переносится с полки, на которой написано "интеллект", на полку, зарезервированную для всяких забавных диковин».