Мухтар Ауэзов
Путь Абая
роман-эпопея в двух томах
Том первый
Абай
Перевод с казахского
МУХТАР АУЭЗОВ (1897–1961)
Писать о Мухтаре Ауэзове дело нелегкое. Не говоря уже о подвижнической его роли в развитии родной литературы, об оригинальном таланте и поражавшей всех нас широкой эрудиции — даже в его чисто человеческом облике было столько необычного, яркого, порою противоречивого, что, кажется, ни одно из привычных слов не подходит для рассказа о нем. Он и внешне выделялся чем-то незаурядным, своим, ауэзовским. Необычайно широкий лоб ученого, спокойный, испытующий взгляд слегка прищуренных карих глаз, благородная осанка этого рано пополневшего человека… и еще у каждого из тех, кто знал и общался с ним, — есть свой Ауэзов. У меня тоже.
Хорошо помню: после войны в литературу шла совсем еще зеленая, безусая молодежь в пропахших пороховым дымом, потертых шинелях. Все мы были безумно влюблены в Ауэзова. К обаятельному образу писателя примешивалось, видимо, и наше пылкое юношеское воображение. Наряду с любовью я еще испытывал к нему какой-то необъяснимый, едва ли не священный, страх молодого альпиниста перед величием горы.
Нас особенно восхищало в Ауэзове то, что он питал неиссякаемую нежную любовь к молодежи. Был он задушевен, искренен и прост. Как он улыбался, если вдруг в его дом входил кто-нибудь из молодых. И какими щедрыми, добрыми словами не одаривал он их, сравнивая то с «молодой порослью», то с «дуновением свежего горного ветерка». Общение с литературной сменой, с людьми, которые собираются посвятить свою жизнь труднейшему из призваний — искусству слова, было для него частью писательского труда. И мы, незаметно пригреваясь у тепла ауэзовского сердца, все больше и больше приобщались к его мудрости, привычкам, характеру и голосу.
Мухтар Ауэзов хорошо понимал трудный рост начинающих писателей, хотя у него самого не было так называемого «ученического периода». Вступал он в литературу на редкость сложившимся писателем. Один из самых ранних его рассказов «Сиротская доля» (1921) глубиной и широтой охвата явлений жизни и художественными достоинствами уже тогда поднял молодого писателя до уровня европейской новеллистики.
Ауэзов был особенно чутким к первым произведениям начинающих. И мне вполне понятны причины, вызывавшие вдруг дрожь в руках маститого писателя, когда он брал рукопись начинающего собрата. Он испытывал ощущение, подобное тому, какое испытывает отец, когда принимает новорожденного ребенка, завернутого в пеленки. Хотел, видимо, быстрее узнать, каким будет «племя младое, незнакомое», которое создаст искусство завтрашнего дня, и какой мир идей, чувств, красок, новых слов, форм принесет оно людям, грядущему.
Он был наделен чутьем истинного большого художника, не меньше болеющего за будущее родной литературы, чем за ее настоящее. Он верно и раньше других угадывал появление нового таланта и, раз угадав, уже не мог оставаться безразличным, а тем более безучастным к его судьбе.
Много воды утекло с тех пор. Люди — недолгие гости на земле, волна за волной приходили и уходили они, сменяя друг друга, встречаясь и тут же расставаясь, промелькнув где-нибудь на перекрестке жизни. Ушли дорогие нам Каныш Сатпаев — ученый с мировым именем, Куляш Байсеитова — замечательная певица. Ушел и Мухтар Ауэзов. И чем больше мы осознаем это, тем больше обуревают нас сложные раздумья. Мы начинаем острее ощущать его потерю. При нем как-то спокойнее было за судьбу казахской литературы.
Щедрый дар природы сделал талант Мухтара Ауэзова разносторонним: выдающийся писатель, пытливый ученый, блестящий оратор. Глядя на него, мы все поражались, как могло совмещаться столько редких качеств в одном человеке. Но у Ауэзова не было и тени от той душевной сытости и неподвижности, которую высмеял еще Александр Блок. Он никогда не оставался равнодушным к событиям в отдающем пороховой гарью, огромном, неспокойном мире. Ауэзова интересовало, увлекало, волновало решительно все, заставляя при этом постоянно бодрствовать его ум, работать его фантазию и воображение. Его талант неусыпно бодрствовал, работал, вдохновение и порыв никогда не покидали его, и он, помимо своих романов, повестей и пьес, всю жизнь не переставал восхищать нас, то блеснув теоретической статьей о литературе, то чисто лингвистическим трактатом или проблемным очерком о труде и быте чабанов. Несмотря на внешнюю грузность, он был на редкость подтянутым и собранным в жизни, особенно когда работал. И все, что было создано им — начиная от очерков и до романов, — отмечено блеском таланта, свежестью и оригинальностью мысли и способно захватить читателя, заставляя перенестись в мир его образов и мыслей.