С левой стороны дороги, ведущей на Чингис, стоит одинокая сопка. Кунанбай в сопровождении Майбасара и Кудайберды, своего старшего сына от Кунке, обогнал аулы и поднялся на вершину холма. Его гнедой конь, подтянутый, настороженный, вырисовывался на рассветном небе и казался огромным и длинным. Вытянув прямые уши, точно метелки камыша, он чутко прислушивался и часто оглядывался, будто торопя человеческий поток, катившийся мимо него. Кунанбай стоял на холме высоко перед толпой, — казалось, он хотел что-то сказать движущемуся у его ног народу.
Солнце еще не всходило, когда двадцать аулов молча, без обычного шума и криков, начали вьючить тюки. Но теперь, тронувшись с места, все зашумели, загомонили — и волны звуков хлынули, сливаясь в один могучий многообразный хор. Там кричит верблюд, которому тяжелый груз режет спину; тут жалобно ноет верблюжонок, отставший от матери; здесь рычат друг на друга сторожевые собаки. Издалека доносятся крики верховых, — это жигиты вскачь подгоняют вьючных верблюдов. Слышен детский плач и сердитая брань матерей; со всех сторон над отарами раздаются громкие окрики погонщиков.
Когда дружные ряды аулов уже двинулись с места, Кунанбай, стоя на вершине, повернулся к Камысбаю и Кудайберды:
— Поезжайте вы двое и созовите ко мне старейшин всех аулов!
И два коня мгновенно сорвались с холма. Высокий, стройный Кудайберды и широкоплечий Камысбай, обгоняя друг друга, помчались по склону наперерез человеческому потоку. Долетев до кучки мужчин, ехавших перед первым кочевьем, они чуть задержались и снова поскакали дальше. Немедленно же из этой кучки выделились двое верховых и ровной рысью направились к сопке, где стоял Кунанбай. Заметив, что правитель ждет их, они заторопили коней и прибавили ходу.
Пока Кудайберды доскакал до крайнего аула, к Кунанбаю уже подъехало около тридцати человек. Наступал безветренный свежий осенний день. На прозрачном небе не было видно ни облачка. А когда к Кунанбаю со всех аулов вереницей потянулись верховые, огромный сияющий диск солнца, разбрасывая снопы лучей, всплыл на гребень дальнего хребта.
Вздыбившись, бугристой каменной громадой лежал Чин-гис. Его высокие хребты были подернуты голубоватой дымкой. Золото лучей хлынуло на них, и горы засверкали своим многоцветным нарядом. Жаворонки тучей взвились к небу, — вероятно, их спугнули тронувшиеся в путь караваны, — бескрайный небесный простор наполнился их звонкими песнями. Едва виднеясь в вышине, длинной вереницей медленно плыла стая журавлей, посылая свое однообразное прощальное «тру-тру» проходившим внизу толпам.
Кудайберды и Камысбай облетели все аулы и на взмыленных конях вернулись к Кунанбаю вместе с тремя стариками. В числе этих трех был брат Кунанбая от другой матери — Жакип. Кунанбай принял его салем и тотчас же пришпорил коня, коротко сказав: «Едем!»
Кони затопотали по сопке. Кунанбай в сопровождении старейшин направился на Чингис. Ряды кочующих потеснились, давая им дорогу. Но всадники не торопились.
В центре их ехал сам Кунанбай. С обеих сторон его окружали дяди по отцу, братья, двоюродные братья и другие сородичи.
Кунанбай — единственный сын своей матери Зере, старшей жены его отца. Большая юрта рода осталась за ним; он владеет огромными богатствами, пользуется неограниченной властью. Он старше своих родных и по возрасту. И потому ни один из потомков его деда Иргизбая не смеет поднять против него голос, во всех двадцати аулах никто не решается даже высказать ему свое недовольство. И если Кунанбаю нужна поддержка, никто не щадит себя; его покоряющая сила, его властный голос и неудержимая воля заставляют всех следовать за ним. Предстоял ли захват чужих земель или подавление непокорных родов — каждый из старейшин понимал Кунанбая по одному едва заметному движению его век. Даже в семейном быту, где так сложны взаимоотношения, где возникает столько поводов для ссор, — одно имя Кунанбая мгновенно пресекало все дрязги. Даже своенравные жены-соперницы, готовые каждую минуту разорвать друг друга, не решались на шумные ссоры: братья мужей или старшие родные быстро умеряли чрезмерный пыл и молодых и пожилых женщин. Неугомонных они укрощали побоями.
Двадцать аулов, тесным кольцом окружавшие Кунанбая, походили на стаю хищников, вылетевших из одного гнезда. Во всем огромном Тобыкты род Иргизбай действовал не стесняясь: там, где не помогали слово и власть, в ход шло открытое насилие. Небольшой круг иргизбаев был крепким и цельным, и они сумели подчинить своему влиянию всех, кто составлял племя Тобыкты. С людьми, нужными им, они роднились: «Из длинной пряди и аркан длиннее», — гласит пословица, они достигали своих целей обходными путями. Бывали случаи, когда они нарочно впутывали кого-нибудь в сложное темное дело, а потом являлись в роли спасителей и друзей — и тем самым расширяли круг своих сообщников и пособников.