Но Кунанбай перебил его.
— Э, бокенши! — начал он, как будто был на общеродовом сборе и сообщал свое решение всему народу. — Вы — наши старшие братья. Вы возмужали раньше и завладели всем обширным подножьем Чингиса. Иргизбаи были малы числом и моложе вас. Вы не дали им ни клочка земли на всем Чингисе. Ты говоришь — «другие зимовья»? Разве это зимовья по сравнению с Чингисом? Теперь я стал на ноги, — сколько же мне терпеть еще? Долго ли сидеть обойденным? Иргизбаям тоже нужны удобные зимовья… Род Иргизбай вырос и окреп. Мы не чужие, мы сородичи ваши. Разве мы какие-нибудь пришельцы, что вы не хотите отдать нам землю, на которую мы имеем такое же право, как и вы?
Слова Кунанбая были одновременно и жалобой истца, и приговором судьи.
— Так сколько же зимовий, мирза, ты решил отнять у бокенши? — спросил Суюндик. Ему хотелось выведать, как велики притязания Кунанбая.
— Бокенши уступят все зимовья в этой местности.
— А куда же нам деваться? — вышел из себя Жетпис, брат Жексена.
Кругом загудели голоса:
Неужели бокенши изгнаны совсем?
— Что же, нам откочевывать отсюда?
— Некому даже вступиться за нас!
Кунанбай быстро смирил их. Его единственный глаз впился в Суюндика, и, указывая плетью на шумевших, он властно крикнул:
— Уйми их!
Суюндик, пытаясь выгородить себя перед Кунанбаем, с упреком повернулся к жигитам:
— Я говорил вам — не поднимать шуму, бестолковые крикуны! Замолчите!
Все стихли.
— Бокенши, — заговорил опять Кунанбай, — неужели вы думаете, что если у вас берут зимовья, то оставят вас без земли? Если я беру, то беру не даром: вы получите земли взамен. Я даю вам зимовья тут же, в отрогах Чингиса: в горах — Талшокы, у подошвы — Караул. Поверните ваши аулы и направляйтесь туда, — вот мое решение!
В эту минуту с двух сторон появились верховые. С запада прискакали двое. Один из них был старший сын Суюндика.
— На нашем зимовье расположились братья мирзы — Жакип и Жортар. Что нам делать? — спросил он отца.
С востока подъехал жигит Сугира.
— На наших зимовьях разместились дяди мирзы — Мирзатай и Уркер. Как нам быть с кочевьями? Мы не можем разгружаться, не знаем, что делать, — сказал он.
С разных сторон по четыре, по пять человек подъезжали старшины аулов, лишившихся зимовий. Все были мрачны и озлоблены. Казалось, они привезли с собой все проклятья, весь гнев и возмущение своих сородичей.
Толпа бокенши продолжала увеличиваться. Но Кунанбай оставался невозмутимым. Суюндик понимал безвыходное положение своего народа. Он сам был унижен, уничтожен, сам растоптан Кунанбаем.
— Что делать? Что я могу сделать? Если бы еще нас обидел кто-нибудь чужой… — начал было он.
Но Жетпис не дал ему договорить.
— Нет больше справедливости! — вскрикнул он.
В толпе опять зашумели:
— Некому вступиться за нас!
— Лучше бы выгнали совсем, чем так издеваться!
Из-за бугра показались еще две кучки верховых. В первой, числом около десяти, были все знатные аткаминеры рода Котибак во главе со старейшиной его — Байсалом. Они подъехали к Кунанбаю, отдали салем и приветствовали его с самым сердечным видом:
— С новосельем, мирза!
— Дай бог удачи на долгие годы!
— Пусть новые места принесут и новое счастье!
Вслед за ними приблизилась вторая группа под предводительством старика Кулиншака. Он — старейшина рода Торгай, с ним пять его сыновей, прозванных «пятью удальцами», воинственных, ловких в бое на пиках. Подъехав к Кунанбаю вплотную, Кулиншак обратился к нему:
— Здравствуй, свет мой Кунанбай! Поздравляю тебя с новосельем!
Это открыло глаза всем бокенши: не в одиночку род Иргизбай совершает насилие над ними — злое дело Кунанбая поддерживают все старейшины родов Котибак, Торгай и Топай.
А Суюндик так надеялся на котибаков! «Байсал прямодушен, тверд, он-то, наверное, не примет участия в грабеже», — думал он. Неужели они договорились тайно? Может быть, они скрывают еще что-нибудь? Кто знает! Видно, Кунанбай сумел привлечь на свою сторону старейшин крупных родов. И этот приезд Байсала и Кулиншака, эти поздравления — не простая случайность… Нужно было показать их дружбу перед всеми бокенши — и Кунанбай сам подстроил все заранее.
Так думал не только Суюндик: Жексену тоже все стало ясно. Он гневно вскричал:
— Боже мой, ведь это зимовье предков моих! Здесь, у подножия утеса, была пролита кровь одного из сыновей бокенши! Земля моя, кровью мужчины-сородича омытая!..